Молчун-гора

Марч Лолла Валерьевна

Подождав реакцию дочки, она сама взяла перо, паутинка лопнула и закрутилась о сухой ствол. Леся услышала, как сопротивлялась тетива. Такая тонкая, а лопнула как канат. Удивляясь, она взяла перо, так, как будто вот-вот она откроет загадку.

“Мертвая птица, была живой. У меня есть часть ее. Она летала когда-то и потеряла перо, значит тогда она не была мертвой. Не заразная. Гладкое какое”

Оставшуюся прогулку мама не выпускала из виду дочку. Они еще немного прошлись по берегу реки, через облачка немного

выглядывало солнце. Леся несла в руке листья, которые насобирала мама и перо, добавившиееся к букету. Другая рука выскальзывала из маминой.

Мама как-то невзначай, тихо, как будто сама с собой начала рассказывать про жизнь своей подруги. Пересказывая слова и чувства других, как свои. Как она живет и почему страдает со своим мужем. О болезнях, которые заставляют страдать всю семью целиком. Как все в итоге терпят такую жизнь. Как она курит, когда отправляет детей в школу и детский сад. Про любовь, которая заканчивается очень быстро после свадьбы.

Телефонные разговоры с другой стороны, которые девочка не слышала, и теперь могла сопоставить со слов мамы, ее ответы, мысли.

Так она говорила всю дорогу до дома, бурча, отвечая самой себе и не замечая, что дочка смотрит только на перо. А ее слова совершенно не уместны для таких прогулок.

“Ничего не говорит про папу. Когда он придет”

Немного опомнившись от своих слов, Анна, так же разговаривая сама с собой решила зайти на детскую площадку. Листья легли на скамью.

– Держись крепко, а то у качелей спинки нет, упадешь еще. Поняла, крепко держись, – с этими словами она сжала кулачки дочки, показав, что надо держатся сильнее.

Металл был холодный, но девочке очень хотелось покататься на качелях, поэтому она терпела, сжимая со всех сил, согревая то, что нельзя было согреть. Придавая этому тайный смысл, что она помогает качелям, а они за это ее катают.

– Ногами, ногами, помогай, верх-вниз, верх-вниз.

“Перо”

Оно освободилось ветром от букета и закувыркалось по асфальту.

– Ты что накаталась? Так быстро?

“Перо”

Девочка спрыгнула с качелей, ловя перышко. Оно подобралось к песочнице, оперившись в деревянную перегородку.

“Спасла”

– Не хочешь кататься, домой пошли, листья возьмешь?

“Перышко, гладкое, приятное. Как птицы летают? Если соберу много перышек я полечу? Оно сомкнутое. Ой. Как будто разорвало его. Обратно не собирается. Теперь оно не красивое. Неровное. Они так соединены плотно.

Зачем я разорвала его?

Было интересно.

А теперь его придется выкинуть, оно не будет летать.

Темно. Подъезд. И что мне теперь с ним делать? Разорви дальше с каждой стороны. Приятно же. Приятно, но не красиво. Оно уже испорчено. В следующий раз не буду разрывать, хоть это и приятно. Руки мыть. Тщательно. И перо надо помыть. Мама говорит, чтобы я не баловалась.

Я не балуюсь.

Выкини перо в окно.

Я не дотянусь.

Тогда его надо сохранить до следующей прогулки. Положу на полочку. Соберу много перьев и улечу”

Как обещано было в телеграмме, через месяц Юра не вернулся. Прошел еще месяц – он не приехал. Когда Аня уже перестала ожидать мужа, он позвонил и сказал, что его мама заболела и он остается с ней. Конструктивного диалога, тихого и спокойного, как всегда до этого, не вышло. Она кричала в телефон, в стену, на своего мужа в трубку. Леся закрывала уши и от этого крика не могла и не хотела понимать, о чем мама говорит.

“Он не вернется. Решила я тогда.

После этого, дни стали как будто налаживаться, стали больше походить на те, которые были раньше. Когда папа был.

Больше она не ждала.

Сидение дома и уборка квартиры не помогала.

Она стала звонить чаще по телефону, обсуждая все свои дни и как-то раз пришла к выводу, что пора устраиваться на работу. Она рассказывала и рассказывала, что не может сидеть дома со мной. Но не может меня оставить одну, и что еще один день, и она не выдержит такой жизни.

Она сидела у трельяжа на табуретке, облокотившись о стену. В зеркалах отражались только ее ноги, нервно покачиваясь – вверх-вниз. А подробности жизни, сделав круг по всей квартире, проходили в провод телефона и бежали в неизвестном мне направлении. Было неприятно слышать то, что она говорила про папу. Когда я это вспоминаю, это больше похоже было на спектакль, чем на жизнь. И я так и не узнаю с кем она разговаривала, и кто знал обо мне больше, чем я сама. Потому, что я была не такой.

А какой?

Я помню, что голос был не такой звонкий, как у той, с кем она разговаривала раньше или бабушкин голос. Со всеми она разговаривала на разные темы. А я сидела в комнате и слышала то, что она мне не говорила. Я не могла понять советов, которые она давала кому-то и отрицала, что можно жить счастливо. Я ей верила, она моя мама. И у меня не было выбора. Где я могла выслушать другую версию происходящего.

Люди хотят быть кем угодно, но не собой.

Заставляя других быть таким же как они.

После моих переживаний и дней, когда мама со мной совсем не разговаривала. Только брала за руку и тянула куда-то. Я делала выводы только из слов, обращенных к кому-то другому. Через какое-то время она позвала бабушку, чтобы та со мной сидела пока она ищет работу. Объясняя, к слову, что сложно жить одной и не хватает денег.

Эти все монологи слились.

Я даже не помню слов, только смятение от того, что слышала. Бубнение. Шепот. Слова, которые я раскручивала и брала на себя.

Мне было пять.