Молох морали
Шрифт:
чем мозг, хорошо наполненный.
Мишель де Монтень
Осоргин, проводив Дибича на вокзале долгим нечитаемым взглядом, услышал, что его зовут, и обернулся. Его невеста Елизавета Шевандина и её сестры Анастасия и Анна, спешили к нему, на ходу крича, что вышли не на ту платформу. Лизанька, некрасивая, унылая, с застывшими на бледном лице бесцветными глазами, бросилась в его объятья. Анастасия, довольно милая девица, взгляду которой самые строгие критики пожелали бы большей глубины, а мягким, словно размытым губам большей отчётливости, улыбнулась ему. Что до младшей Анны, многим казавшейся чахоточной из-за туманной бледности личика, обрамлённого пепельными волосами, то она горячо обняла Осоргина и поцеловала. Чуть прихрамывая, подошёл и Василий Шевандин, его будущий тесть, коллежский советник.
Но заговорили не о поездке - о покушении на императора: тема была у всех на слуху. "Говорят, одиночка, стрелял несколько раз, но всё мимо... Вроде бы учитель уездного училища". В тоне Шевандина слышалось неодобрение, но чего - попытки убийства государя или неумения убийцы стрелять, - понять было сложно.
Шевандин велел кучеру отвезти Осоргина на его квартиру, пригласив вечером на ужин, сам сошёл по пути на службу. Сестры, проехавшие с ними до Голландской церкви у Полицейского моста, тоже пошли прогуляться.
– - Мы, представляешь, Нальяновых сейчас встретили, в открытом экипаже мимо проехали, - усмехнулась Лиза, когда они свернули на Мойку.
– - Анна говорит, что старший - красавец писаный, да и младший - тоже хорош собой.
Осоргин почувствовал, как желчью по душе разливается досада. Поведение Нальянова в поезде унизило Осоргина, и ему было неприятно слышать от Лизы имя этого набриолиненного негодяя. "Красавец писаный..." Что за мир, в котором франтоватые щёголи превознесены, словно герои?
– - Нальяновых?
– отрывисто бросил он, с трудом скрывая раздражение.
– - А ты с ними разве знакома?
– Леонид Михайлович посмотрел на невесту. Шевандин обещал за ней дом за Михайловским садом и десять тысяч. Знакомы они были полгода, и Осоргин находил свой будущий брак разумным.
Лиза молча покачала головой.
Расставшись с невестой, он приехал на квартиру, и обычные житейские дела, коих столько накапливается по приезде, отняли полдня. Он разобрал вещи, написал отчёт в канцелярию, временами отвлекаясь на письма, пришедшие в его отсутствие, но неожиданно прервался, поняв, что фраза Елизаветы о Нальянове всё ещё острой занозой сидит в сердце. Осоргин прикрыл глаза, и в памяти вновь всплыло тонкое лицо, надменный греко-римский профиль, тёмные волосы вокруг высокого лба, горделивые глаза колдуна, похожие на гнилую трясину. Что за дело ему до этого господина?
Вечером Осоргин направился к Шевандиным. Он не был в восторге ни от будущей родни, ни от друзей семьи, примитивных обывателей, и всё же рассчитывал, что ужин у Шевандиных рассеет неприятные утренние впечатления. Однако первое, что он услышал на пороге гостиной, были слова Шевандина о Нальяновых. Старика окружали дочери, Илларион Харитонов, дальний родственник жены Шевандина, и генерал Георгий Феоктистович Ростоцкий, отставной полицейский, старый друг хозяина дома, крестный его дочерей. Он сидел в углу, кутаясь в клетчатый плед.
– Братья - богачи, - задумчиво проронил Шевандин.
– Нальяновы оба чалокаевские миллионы поделят: тётка-то бездетна. Кроме них - ни одного наследника.
– В золоте купаться будут, - поддержал его из угла гостиной высокий тенор Харитонова, полноватого увальня с прозрачными голубыми глазами, кои он прятал за толстыми стёклами круглых очков в золотой оправе. В свои тридцать лет уже заметно лысеющий, Харитонов разделял царящие в обществе принципы бремени вины интеллигенции перед народом, но сам едва ли был в состоянии носить какие-то бремена. Его, личной безобидностью сравнимого с божьей коровкой, неоднократно встречали даже в кругах бомбистов, однако всерьёз нигде не принимали. Его бесхребетность обычно сходила за утончённую интеллигентность истинного петербуржанина.
– - Вам тоже кажется, что эти Нальяновы такие уж красавцы?
– спросила Лизавета, как обычно, ни к кому конкретно не обращаясь.
– А то сестрица Анюта на премьере "Пиковой дамы" в Мариинке на Рождество, по-моему, ни Лавровской, ни Никольского не заметила: рядом в соседней ложе господин Юлиан Нальянов сидеть изволили, так она весь спектакль глаз с него не сводила, - подпустила Лиза шпильку сестрице.
– - Перестань, Лиза, что ты говоришь-то?
– Анна поморщилась: ей были неприятны слова Лизаветы.
– Нальянов хорош собой, это все признают, но мне-то что на него пялиться?
Лиза бросила быстрый взгляд на Анну, но ничего не сказала. Анастасия Шевандина, не принимавшая участия в разговоре, села к роялю и заиграла. Осоргин отдал замешкавшемуся лакею шляпу и вошёл в гостиную. Елизавета с улыбкой поднялась навстречу, Леонид небрежно обнял её и поинтересовался у Харитонова.
– - А Юлиан этот, Нальянов - что собой представляет? А то я с ним из Варшавы ехал, но понял только, что франт.
Илларион замялся.
– - Юлиан?... Юлиан не франт.
– - А что он такое?
Харитонов пожал плечами и снова замялся, сам того не замечая начав грызть ногти. "Он странный...", пробормотал он и умолк. Впрочем, Осоргин не удивился. Харитонов, по его мнению, никогда не мог толком ничего объяснить.
В эту минуту в зал вошли Аристарх Деветилевич и Павел Левашов, считавшиеся в семье "светскими львами", но бывшие, на взгляд Осоргина "мартовскими котами", мотами и картёжниками. Черты смуглого лица Аристарха несли в себе что-то воровато-цыганское, но не отталкивали, и только малый рост мешал ему нравиться женщинам. Павел же Левашов, высокий чернявый молодой человек с козлиным профилем, усугублённым козлиной бородкой, с неприятными, словно накрашенными, томно-распутными глазами, считал себя неотразимым. Он любил сплетни и не только мастерски вынюхивал их, но и довольно талантливо распространял. Осоргин, впрочем, замечал, что иногда Левашов был не прочь и просто сочинить их.
К вошедшему Деветилевичу, прерывая шум приветствий и музыкальный пассаж Насти, обратился Харитонов.
– - Аристарх, вы же Нальяновых знаете? Тут до вас им косточки перемывали.
Улыбка сползла с губ Деветилевича. Он прежде, чем ответить, несколько мгновений задумчиво смотрел в пол.
– - С Юлианом Нальяновым? Знаком-с, конечно.
– - Кто же Юлиана свет-Витольдовича-то не знает, - тихо, но колко подхватил Левашов, - и скелеты-с в его шкафах тоже всем известны-с. Да и братец его - тот ещё фрукт, уверяю вас.