Момо (илл. Михаэля Энде)
Шрифт:
– Давно вы работаете в Сберкассе Времени?
– Со дня моего возникновения.
– Это и так ясно. Обходитесь без лишних слов! Когда вы возникли?
– Тому назад одиннадцать лет, три месяца, шесть дней, восемь часов, тридцать две минуты и – с точностью до мгновения – восемнадцать секунд...
Несмотря на то что разговор этот велся очень тихо да еще на большом расстоянии, Беппо странным образом понимал каждое слово.
Господин, сидевший посредине, продолжал свой допрос:
– Вам известно, что в этом городе имеется необозримое число детей, которые таскали сегодня по улицам
– Это мне известно, – ответил агент.
– Как вы это можете объяснить? – неумолимо продолжал судья. – Как вы объясняете, что детям известно о нас и о нашей деятельности?
– Этого я тоже не могу себе объяснить, – ответил агент. – Но если я могу разрешить себе одно замечание, то хочу изложить Высокому Суду следующее: не надо смотреть на это дело серьезнее, нежели оно есть. Детские затеи, не более того! Кроме того, я прошу Суд подумать о том, что нам без труда удалось не допустить этого собрания, просто не оставив людям времени. Но даже если бы нам это не удалось, я уверен, что дети рассказали бы им просто какую-нибудь примитивную разбойничью сказку. На мой взгляд, мы даже могли бы допустить это собрание, чтобы тем самым...
– Подсудимый! – резко перебил его господин в середине стола. – Сознаете ли вы, где находитесь? Агент съежился.
– Так точно, – выдохнул он.
– Вы не перед человеческим судом, – продолжал судья. – Вы перед судом себе подобных. Вы точно знаете, что здесь врать бесполезно. Почему вы все-таки пытаетесь врать?
– Про... профессиональная привычка, – заикнулся подсудимый.
– Рассматривать ли затею детей всерьез или не всерьез – это вы предоставьте суду. Но и вы, подсудимый, прекрасно знаете, что никто так не опасен для нашей работы, как дети.
– Я это знаю, – тихо сказал подсудимый.
– Дети, – объявил судья, – это наши естественные враги. Если бы не они, все человечество давно уже было бы в наших руках. Детей намного труднее принудить к экономии времени, нежели взрослых. Поэтому один из наших строжайших законов гласит: детьми заняться под конец. Знаком ли вам этот закон, подсудимый?
– Очень хорошо знаком, Высокий Суд, – тяжело задышал допрашиваемый.
– И все же у нас есть неопровержимые доказательства, – возразил судья, – что один из нас, я повторяю, один из нас разговаривал с ребенком, да к тому же еще выдал ему о нас всю правду. Подсудимый, не знаете ли вы, кто был этот один из нас?
– Это был я, – угрюмо ответил агент номер БЛВ(553)ц.
– Почему вы нарушили наш строжайший закон? – выпытывал судья.
– Потому что этот ребенок, – защищался подсудимый, – этот ребенок встал нам поперек дороги. Я действовал с наилучшими намерениями, в интересах Сберкассы Времени.
– Ваши намерения нас не интересуют, – ледяным тоном возразил судья. – Нас интересует результат. А этот результат – в вашем случае, подсудимый, – не был для нас выигрышем времени. Кроме того, вы еще выдали ребенку некоторые , из наших важнейших тайн. Признаете вы это, подсудимый?
– Признаю, – прошептал агент, опустив голову.
– Значит, вы признаете себя виновным?
– Так точно. Но я прошу Высокий
– Ваши извинения нас не интересуют. Мы не признаем смягчающих обстоятельств. Наш закон нерушим и не допускает исключений. Но этим странным ребенком мы, конечно, займемся. Как его зовут?
– Момо.
– Мальчик или девочка?
– Маленькая девочка.
– Адрес?
– Развалины старого амфитеатра.
– Хорошо, – сказал судья, записав все в свою маленькую записную книжечку. – Можете быть уверены, подсудимый, что этот ребенок нам больше не помешает. Об этом мы позаботимся. И пусть это послужит вам утешением, когда мы приступим к исполнению приговора.
Подсудимый начал дрожать.
– А каков приговор? – прошептал он.
Трое сидевших за столом нагнулись друг к другу, пошептались и кивнули.
Сидевший в середине стола обратился к подсудимому и возвестил:
– Приговор агенту номер БЛВ(553)ц принят единогласно: подсудимый признан виновным в государственной измене. Он сам признал себя виновным. Наш закон предписывает лишение подсудимого всякого времени.
– Пощадите! Пощадите! – закричал подсудимый. Но уже стоящие рядом два других Серых господина вырвали у него из рук свинцово-серый портфель и маленькую сигару.
И тут случилось необычайное. В ту самую минуту, когда у осужденного отняли сигару, он вдруг стал прозрачным, его все хуже и хуже было видно. Его крик становился все тоньше и тише. Так он стоял, закрыв руками лицо, буквально растворяясь в пустоте. Казалось, будто ветер развевает на этом месте хлопья пепла – потом и это исчезло.
Серые господа – и зрители и судьи – стали молча удаляться. Темнота поглотила их. Только пепельный ветер еще веял над пустынными отвалами.
Беппо-Подметальщик-Улиц все еще неподвижно сидел на месте, уставившись туда, где растаял в воздухе подсудимый. Старик чувствовал себя куском льда, который постепенно оттаивает. Теперь-то он на собственном опыте убедился в существовании Серых господ.
Башенные часы вдалеке пробили полночь. Маленькая Момо все еще сидела на каменных ступенях амфитеатра. Она ждала. Она не могла бы сказать, чего она ждала. Но ей почему-то казалось, что надо чего-то еще дождаться, и потому она не ложилась спать. Вдруг Момо почувствовала, как что-то коснулось ее босой ноги. Она нагнулась – было темно – и увидела на земле большую черепаху, которая подняла голову и странно улыбалась, заглядывая ей в лицо.
Черные умные глаза черепахи поблескивали так приветливо, словно она сейчас заговорит...
Момо протянула руку и пощекотала ей пальцем у подбородка.
– Кто ты? – спросила она тихо. – Спасибо, что хоть ты меня посетила, черепаха. Что тебе?
Неожиданно на панцире черепахи возникли слабо светящиеся буквы, как бы повторяя роговые узоры.
«СЛЕДУЙ ЗА МНОЙ!» – расшифровала Момо.
Она удивленно выпрямилась:
– Ты имеешь в виду меня?
Но черепаха уже двинулась. Через несколько шагов она остановилась и оглянулась.