Моника 2 часть
Шрифт:
– Этого не было в договоре! Хватит шуток, Хуан. Если вы хотите меня напугать…
– Напуганы вы или нет, мне все равно. Вы вышли за меня, не так ли? В таком случае, вы моя жена и я увезу вас туда, куда мне вздумается.
– Нет! Нет! Клянусь вам…!
– Помолчите! И не клянитесь, потому что это будет ложью. – широкая рука Хуана схватила Монику и заставила повернуться и посмотреть вперед, в густые облака, куда погрузило солнце свой последний луч. – Посмотрите, что там впереди?
– Море… корабль…
– Шхуна… Люцифер… Моя единственная собственность, вместе с вами… Мой дом… Наш дом…
– Вы с ума сошли?
–
– Я не согласна…! Отвезите меня в Сен-Пьер или оставьте здесь, если не хотите везти! Я пойду одна, пешком, в чем есть или дайте мне слезть где-угодно… Для вас неважно, что я делаю… Можете оставить меня в покое.
– Нет, к моему сожалению. Вы сказали да, когда захотели выйти замуж. Уже не помните обязательств супругов? Так мало они для вас стоят, благородной и верующей, клятвы, которые мы дали друг другу? Жить вместе, служить, помогать… «Люби и защищай мужа и жену, как себя самого, как плоть от плоти; основа, уважение и послушание своему мужу…» Не припоминаете? Это было несколько часов назад. Мы были на нашей свадьбе, а ночью будет брачная ночь на Люцифере и широкая свадебная комната. – усмехнулся Хуан желчной улыбкой.
Он спрыгнул на землю, волоча Монику, не отпуская, железные пальцы вцепились в белые запястья, впиваясь в них, пока губы в свирепой гримасе, в которой не было ничего похожего на улыбку, с резким сарказмом проговорили:
– Тебе пугает брачная ночь, невинная голубка?
– Отпустите меня! Грубиян, мерзавец! – напрягалась Моника, напрасно пытаясь освободиться из рук Хуана.
– Не кусайся, потому что останешься без зубов, а это было бы обидно. Нельзя будет их исправить, а они такие красивые, такие прелестные, как и у твоей сестры… Айме великолепна, знаешь? А это идет из семьи. В конце концов, думаю, что все не так уж и плохо…
– Хватит… Оставьте меня! – вышла из себя Моника. – Если хотите, смейтесь, устрашайте, доводите до отчаяния, сводите с ума, мстите, потому что я ваша единственная жертва.
– Во всяком случае, жертва по доброй воле. Я не заставлял тебя выходить замуж, настоятельница. Тебя заставил Ренато… – Хуан прервался, чтобы послушать шум приближающихся весел, и крикнув, приказал: – Подходи к этой стороне, Сегундо. – И шепотом сказал Монике. – Я понесу тебя на руках, чтобы ты не намочила свои ножки…
– Хватит глупостей! Оставьте меня, уходите, берите свою лодку и отплывайте!
– Какая ты забавная, Святая Моника! Ты бы рассмешила меня, если бы вошла туда без кулаков. Думала, все так просто? Думала, достаточно сказать: «Оставь меня в покое, забирай свою лодку и проваливай», чтобы я подчинился как пес? До какого предела может дойти твой эгоизм и высокомерие? – вне себя от гнева, он крикнул: – Хватит! Меня уже укусил пес ваших просьб, а я знаю, что это значит, чего стоит и чему служит. Знаю, что значит поддаваться твоим мольбам и слезам… Это означает попасть в ловушку, заплатить жизнью за свою слабость. Однажды тебе удалось, но больше этого не случится. Я ни к кому не испытывал жалости, а к тебе всех меньше! В лодку… на корабль! Ты вышла за меня замуж, и ни ты, ни твоя сестра на будут больше смеяться. Я увезу тебя, хоть волоком!
Терзаемая и увлекаемая стальными руками, которые властно держали ее хрупкую талию, заглушив голос в горле, Моника видела спасительную маленькую дистанцию в один прыжок, отделявшую
– К носу Люцифера, и греби изо всех сил… Быстро!
– Мы не будем ждать мальчика? – нерешительно спросил второй. – Оставим его на земле?
– Приплывет, чтобы больше не опаздывал! Давайте, гребите, поехали…!
– Нет! Нет! – умоляла Моника отчаянно. – Вы, сеньор моряк, послушайте…
– Он не видит, не слышит и не сделает ничего без моего приказа. Тебе понятно? – и обратившись прямо ко второму, требовал: – Торопись и езжай быстрее! Бросай конец.
– Но, капитан… – проворчал второй.
– Не вмешивайся в то, что тебя не касается, не ищи того, что не терял, потому что не найдешь! – и повернувшись в Монике, подчеркнул низким голосом. – Видишь, что все бесполезно? С моей стороны сила закона, а это веский довод. Так приказали, как приказали… Поехали! – в этот момент отдаленно послышался грохочущий шум, предвещавший бурю, и саркастично Хуан проговорил: – И как всегда, небо меня поздравляет. – Затем крикнул второму: – Поднеси лестницу, идиот! – и снова обратив внимание на Монику, иронично объяснил: – Она не из мрамора, а из канатов. Но не важно, я подниму тебя на руках. Как на Доминике и Ямайке… Невесту на руках…
Мгновения хватило Хуану, и он уже стоял на палубе на крепких и сильных ногах. Опустилась ночь… Рядом с мачтами три члена экипажа Люцифера удивленно смотрели на странную сцену. Сегундо сделал несколько шагов, и уже не мог сдерживаться, вступаясь:
– Капитан, минутку. Эта женщина…
– Ты требуешь от меня отчет? – разъярился Хуан. – Проваливай… Уйди в сторону…!
Он пинком открыл настежь дверь единственной каюты корабля, и вмиг дверь закрылась за ними…
– Нет! Нет! – кричала Моника вне себя от страха. – Вы мерзавец, настоящий мерзавец, не может быть, чтобы эти мужчины не пришли мне на помощь! Пожалуйста… помогите…!
– Замолчи! – Хуан преградил путь, гневаясь, напрягаясь и закрывая ей рот. – Никто не войдет сюда, и если кто-то решится постучать в эту дверь, того я убью! Это опасно, и все об этом знают.
Он отшвырнул свирепым рывком покрывало койки, а она замерла, закрыв глаза, приоткрыв губы, словно силы ее покинули, и погрузилась в бессознательное состояние, кипящая кровь побежала по венам, и лихорадочный бред красным облаком пронесся по закрытым векам…
– Наконец ты решила утихомириться, замолчать… – Хуан сделал короткую паузу и взглянув на нее, удивился: – Моника! Моника! Что с тобой? Что произошло? Ты притворилась больной? Думаешь посмеяться? Ну уж нет. Нет! Ты слышишь? Ты моя, принадлежишь мне, я буду обращаться с тобой хуже, чем с рабыней! Я не сжалюсь, не буду слушать твои мольбы, ты не тронешь меня просьбами, даже если будешь умирать и страдать… Слышала? Хватит притворяться! Поднимайся! Поднимайся!
Он безуспешно тряс ее, и снова бросил, глядя на нее в бессильной злобе. Нет, она не притворялась. Ее тело стало мокрым, покрылось мучительным потом, а щеки, такие бледные, зажглись лихорадочным румянцем. Сильной рукой расстегнул Хуан черный корсаж, и на миг смотрел на белую шею, в которой ничего не двигалось… Неловко он поискал пальцами пульс и нащупывал биение крови, которая становилась горячее из-за подступавшей лихорадки. Мягко он оставил ее и сделал несколько беспорядочных шагов по каюте, как вскоре послышались несколько деликатных стуков в дверь, а голос второго позвал: