Моника 2 часть
Шрифт:
– Капитан… капитан…!
– Какого черта? – разозлился Хуан, открывая дверь. – Как ты осмеливаешься?
– Простите, капитан, но мальчик стоит на пляже и кричит… Его и вправду нужно оставить на земле?
Второй говорил, с любопытством наблюдая за лицом Хуана. Затем выпрямился, пытаясь через плечо взглянуть, но крепкая рука капитана Люцифера резко отодвинула грубияна, обвиняя:
– Что смотришь, болван? Проваливай искать мальчика. Возьми его на борт и сразу же поднимай якорь, отправляйся туда, куда подует ветер.
– На северо-востоке отмечается буря, капитан.
– Ну тогда и держи курс на бурю и все
– Моника де Мольнар… ничтожная и лживая!
6.
– Куда ты идешь? Или лучше скажи, куда ходила? Потому что я не запирал эту дверь.
– Я никуда не ходила. Я не знала, что ходить это преступление. Твое поведение невыносимо, Ренато!
– Сядь там, где была. Хочешь плантатор? Или предпочитаешь сок ананаса с шампанским? Это вкусно, знаешь? Я назвал его твоим именем… Я сказал тебе сесть!
Дрожащая от злобы, Айме скорее опустилась, чем села, на атласный диван. Наступила ночь, и с тех пор как закончилась свадебная церемония, они оставались одни в тщательно украшенных комнатах для медового месяца в Кампо Реаль. Рядом с Ренато стоял столик с вазами и бутылками: лучший коньяк Франции, самый старинный ром Ямайки и самый известный херес Испании, а в ведерке со льдом выглядывали бутылки шампанского. Там также был прохладный кувшин с ананасовым соком, которым он наполнил два бокала, которые наполовину только что наполнил шампанским.
– Сделай одолжение, выпей со мной свой напиток: Айме, «Эме»; возлюбленная… Твое имя означает что-то красивое, правда? Возлюбленная… Мне так нравится, так нравится, что я подумал: попаданием слепой судьбы было назвать тебя так… Возлюбленная… Возьми, Айме. Выпьем…
– Я не хочу пить!
– Не хочешь? Как странно! Ты всегда говорила, что обожаешь шампанское. Еще в ночь нашей свадьбы… Сколько бокалов шампанского ты влила в меня, сколько…! – и властно приказал: – Пей сейчас же… пей!
– Оставь меня! – взбунтовалась Айме свирепо. – Ты спятил… ты спятил и пьян.
– Пьян… – повторил Ренато язвительно. – Так происходит, когда пьешь много шампанского: становишься пьяницей, и сколько бы ни пытался, не можешь вспомнить подробностей. Пить – это чудесное средство для людей окутать себя часами блаженства, чтобы едва можно было вспомнить…
– Что ты пытаешься сказать? Я ничего не понимаю, и не хочу понимать. Как далеко ты зайдешь, Ренато? Ты сводишь меня с ума, мучаешь, пьешь часами, как глупец, не давая даже отойти от тебя!
– Твое место рядом со мной. Разве ты не моя жена? Поэтому ты здесь, где и должна быть. А эта спальня разве не самое лучшее место? Этот рай… гнездо для любви… розовые стены смотрели на меня коленопреклоненного пред твоей красотой… Пред твоей чистотой… – Ренато коротко и грубо хохотнул.
– Ренато… ты и вправду сошел с ума… хуже, чем сошел… – растерянно и с ужасом перепугалась Айме.
– Да, хуже, чем сошел с ума: я пьян. Пьян, как ты бы всегда хотела; пьян, но ум мой ясен, как никогда…
Для Ренато Д`Отремон небо стало словно преисподней, счастье – несчастьем; божественное опьянение своей любви с сомнением, становившемся все более жестоким и удручающим… узел подозрений сжал горло, отравленная стрела ранила гордость. Его достоинство, любовь и доверие… Защитный инстинкт отвергал правду, словно вредоносное растение, но не мог выдернуть корни… Подозрение сквозило в каждом выражении, слове, в каждой детали… А правда была ему отчаянно нужна, чтобы очистить доброе имя и сердце, и было нелепое желание разрушить все, а более всего эту теплую, пьянящую и ароматную красоту женщины, которую он отчаянно любил, но к чьим губам не мог приблизиться, потому что сомнение и страх были слишком велики, потому что его любовь имела уже примесь ненависти, потому что любил слишком сильно, чтобы простить… И увидев, что бесстрастная Айме держит бокал в руке, властно приказал:
– Я сказал тебе выпить!
– Оставь меня! Уходи… оставь меня!
– У тебя больше нет желания, кроме как убрать меня…
– У меня нет большего желания, чем…!
– Какого? Договори, скажи наконец, что хочешь умереть, что в отчаянии, что я не даю тебе жить своими упреками… Неужели я раздражаю тебя своим любопытством, но не оно тебя беспокоит. Ты думаешь о Хуане, да?
– Естественно должна думать! – вскипела Айме. – Это грубиян, дикарь, а ты вручил ему мою сестру!
– Я или ты?
– Ты… ты…! Я лишь хотела, чтобы этот человек уехал навсегда, чтобы оставил нас в покое… Это ты приказал… Пусть бы уехал! Потому что этот человек…
– Этот человек – мой брат. Ты уже забыла? Мой брат!
– Так значит, эта ужасная история правда?
– Тебе кажутся ужасными истории предательств и измен? Скажи, что чувствуешь… Прокричи наконец… Возмутись в святом негодовании, если такая невинная!
Снова руки Ренато сомкнулись на шее Айме. Снова сверкающие глаза пристально смотрели, словно хотели проникнуть в ее душу, и она затряслась, похолодела от испуга, избегая этого движения, которое ее ужасало, протестуя:
– Ренато! Ты обезумел? Хочешь, чтобы я позвала на помощь? Хочешь…?
– Я хочу, чтобы ты призналась, заговорила, прокричала, чтобы спасти Монику, если она невинна, и которую ты принесла в жертву!
– Нет, это не так… Не так! Но она моя сестра. Хуан безжалостен!
– Не к чему милосердие, если она любит его…
– Он не умеет любить!
– Откуда ты знаешь? Как ты его узнала? С каких пор знакома с ним? Отвечай!
– Оставь меня! Ты делаешь больно, причиняешь мне вред! Отпусти меня, Ренато! Я позову на помощь! Я закачу скандал!
– Ты уже скандалишь! Кричи, если хочешь; проси помощи, зови…! Никто не придет. Никто! Ты одна со мной, и должна сказать правду, всю правду, а после этого ты заплатишь за свой позор.
– На помощь! – закричала отчаянно Айме. – Он убьет меня! На помощь…!
Кто-то подошел, пришел на звуки помощи и сразу же застучал в дверь. Вне себя, Ренато начал угрожать пришедшему, крикнув:
– Ничего не происходит! Проваливайте куда-нибудь!
– Открой, Ренато! Быстро! Открой мне! – через дверь послышался властный голос Софии.