Мор мечей
Шрифт:
– Ты его Иоанн Креститель, только военный? – мрачно пошутил старый герцог. – Не забывай, что с ним случилось в конце концов.
Кронмир подумал, что этот старик с мертвым лицом ему по нраву. Он понимал в искусстве управления людьми.
– Если я стану вопиять к нему в пустыне, он придет.
Лица присутствующих просветлели. Кронмир подумал, что, кажется, сказал правду.
Кронмир вернулся к тому единственному абзацу, в котором Красный Герцог писал об одайн и Некроманте. Он перечел его множество раз и попытался вообразить… Потом он
Утром он проснулся, когда уже рассвело. По потолку бежала светлая рябь, отражающаяся от канала. Пахло морем. Он влез в брэ и вышел на крытый балкон. В канале плескался десяток человек – вода в нем была морская, чистая, обновляющаяся с приливом. Он спрыгнул туда и немного поплавал, отметив, как хорошо работают местные власти. За ним наблюдали. И заметил он это только потому, что было еще совсем рано, а какие-то люди почему-то останавливались на мосту и глазели на него.
Он греб медленно, почти лениво, любуясь дворцами вдоль канала. Вода казалась чистой, но, проплыв мимо дохлого осла и человеческих останков, он стал поосторожнее. Веника размерами не уступала Ливиаполису, и величайшее богатство в ней соседствовало с ужасной бедностью. Раньше он никогда не считал Новую землю глушью, но Харндон по сравнению с этим городом показался ему отсталым и диким.
Наконец, он проплыл по маленькому каналу, который проходил мимо дома Парменио, и там под мостом увидел знак, которого ожидал: две белые меловые черты и одну голубую.
Он вылез из воды на маленький причал, и двое слуг немедленно накинули ему на плечи невероятно мягкое и роскошное полотенце. Потом он вернулся в комнату, оделся и позавтракал хлебом и сыром. Парменио все еще спал, а Кронмир не собирался будить хозяев. Он раскланялся с дворецким и ушел гулять по залитому солнцем городу.
За ним следили с самого начала. Шел он очень осторожно, чтобы никого не спугнуть, и не пытался оторваться. Он даже делал остановки, чтобы успокоить их. В кофейне выпил чашку напитка, прославившего Венику. В Ливиаполисе его тоже подавали, но там он был куда хуже. После двух маленьких чашечек его переполняла энергия. Кронмир пересек огромную центральную площадь и вышел к кораблю Парменио. Изобразил не слишком умного человека, не способного запомнить расположение улиц и мостов, и поднялся на борт. Десяток рабочих разгружали бочки с медом Диких и связки шкур. Кронмир заглянул в капитанскую каюту, где накануне забыл свой бритвенный прибор, и громко рассказал об этом – для преследователей.
Он задержался немного, изучая вонючие чудеса рыбного рынка, и вернулся в палаццо Парменио. Растрепанная Тереза и ее подтянутый муж пили гипокрас со сладким печеньем, поданным слугами, которые тут казались членами семьи.
– Вы шли до корабля пешком? – рассмеялся Парменио. – Любой из моих парней довез бы вас туда за пять минут.
– Я хотел полюбоваться городом. Он великолепен.
– Вы раньше здесь не бывали? – спросила донна Тереза.
– Нет, – признался Кронмир.
– Но вы удивительно хорошо говорите по-этрусски.
– Я собирался стать священником, – улыбнулся он. – И учился в Руме. Ее улыбка померкла.
– Но вы мореец.
– Я был довольно своенравным юнцом.
– Очень своенравным, если уж предпочли примат Рума со всеми его строгостями мягкому укладу Ливиаполиса, – заметил Парменио. – Лично я благодарю Господа за тот день, когда Веника выбрала путь империи.
Жена покосилась на него. Кронмир отметил и этот взгляд, и ее секундное промедление при упоминании Рума.
Вернувшись в комнату, он лег на кровать, открыл бритвенный прибор и вынул аккуратно сложенный листок бумаги.
Второй раз Кронмир вышел из дома уже с капитаном Парменио, ближе к полудню. Обоих ждали в герцогском дворце: Парменио в морском совете, с рассказом о сражении с чудовищами, а Кронмир должен был предстать перед Семью. Они выпили по маленькому стакану вина на тихой площади, в тени огромного старого дерева. Здесь угроза миру почти не ощущалась, но все же в городе царила тишина, странная даже для Кронмира, который не бывал тут раньше.
– Большинство судов здесь, – сказал Парменио. – Наверное, четыре пятых из них стоят в доке, и никто не ремонтируется.
Кронмир подумал, что старик хочет рассадить горожан по кораблям и бежать. Что все так плохо.
Они разделились на площади перед дворцом и великолепной базиликой. Кронмир зашел в церковь и задал шепотом один вопрос. Его направили к священнику, который принимал исповедь у алтаря святого Георгия.
Кронмир опустился на колени перед пожилым строгим священником с очень старомодной тонзурой.
– Как тебя зовут, сын мой?
– Дракон. – Кронмир назвал сегодняшний пароль.
На мгновение у священника перехватило дыхание. Он опустился на колени рядом с Кронмиром.
– Я очень долго ждал.
Исповедаться у Кронмира не получилось. Слушал он куда больше, чем говорил. Стороннему наблюдателю показалось бы, что исповедуется священник. Наконец Кронмир склонил голову, получил благословение и ушел.
Герцогский дворец оказался роскошнее любого здания, где ему приходилось бывать, если не считать императорского тронного зала в Ливиаполисе. Лестницы здесь делали из мрамора, потолки везде были кессонные, в нишах стояли статуи – особенно часто встречался святой Аэтий, – а в большом зале для ожидания висел огромный гобелен, изображавший битву при Шалоне. Больше сотни человек, мужчин и женщин, дворян и торговцев, ждали здесь разрешения своих дел; многие тревожились. Кронмир назвал свое имя, и почти сразу слуга с выбеленным лицом провел его к маленькой дверце.
– Да благословит тебя господь, брат, – сказал незнакомый человек. Другой перекрестился.
Кронмир сообразил, что войти в эту дверцу все боялись.
За ней шла круто вверх узкая деревянная лестница между стен, обшитых резными ореховыми панелями. Некоторые сцены он узнал – но, возможно, должен быть узнать все. На одной панели пытали людей, выдергивая им кишки и наматывая их на вертел над огнем. На другой две женщины сдирали кожу с мужчины. Лицо его искажала такая боль, что Кронмир почти услышал крик. На третьей кому-то отрубали голову. Что же, смысл понятен.