Море света
Шрифт:
— Я не хочу этого. Я передумала. Мне не нужно, чтобы мной обладали. — Пытаюсь пошевелить руками, но ничего не получается. Черт, он крепко завязал их. Веревка впивается в мою кожу, обжигая. — Развяжи меня.
Линкольн хмурится, челюсть напряжена, зубы сжаты.
— Не морочь мне голову, — рычит он, опуская крючок и погружая в меня палец. Положив одну руку на стол рядом с моим бедром, он держит правую руку между моими ногами. — Тот факт, что я могу себя контролировать — единственное, что защищает тебя.
Защищает меня? Что, черт
И затем Линкольн задает, пожалуй, самый опасный вопрос:
— Хочешь знать, какую власть ты имеешь надо мной?
К моему горлу подступает ком.
— Наверное, нет, — отвечаю, задыхаясь, мои глаза практически закатываются, когда он сгибает палец. Да, да, прямо здесь.
Его взгляд жесткий, он замечает каждую мою реакцию. Его дыхание учащается, как будто находиться так близко рядом со мной доставляет ему физическую боль. Не зная, что еще делать, я поднимаю голову и целую его, втягивая в рот его нижнюю губу. Его язык скользит между моими зубами.
— Трахни меня, — умоляю я, желая, чтобы он был внутри меня. — Все, что пожелаешь, только трахни меня.
Линкольн отстраняется, ухмыляясь.
— Все?
— Не протыкай меня крючком. Мне нельзя подхватить инфекцию.
Какая-то эмоция появляется в его взгляде, но затем так же быстро исчезает.
— Сказать такому человеку, как я, что он может получить все, что желает — опасное предложение.
— Я знаю.
— И твое предложение все еще в силе?
Смеюсь, не сводя с него глаз.
— Я в буквальном смысле на столе (прим. пер.: игра слов: still on the table — все еще в силе, on the table — на столе). Для тебя.
Линкольн убирает пальцы, но его рука остается между моими ногами. А затем я чувствую его там, его кончик скользит туда-сюда по моему клитору. Всего на дюйм, но я вздыхаю с облегчением, дергая веревку.
— Ты тугая, — ворчит он, толкаясь в меня до упора.
Я не в силах сдержать стон, сорвавшийся с губ.
— Означает ли это, что никто другой не был внутри тебя после меня?
Киваю.
— Продолжай в том же духе. — Слышу улыбку в его голосе, но не смотрю на него. Я слишком занята, пялясь на то, как его член входит и выходит из меня.
Линкольн снова рычит, безмолвный греховный гул вырывается из глубины его груди. Он медленно скользит пальцами по ложбинке между моими грудями, по моей груди и к моим губам. Он держит их там в течение секунды, а затем убирает.
— Слижи свои соки.
Что? Сперва я не делаю этого. Я слишком увлечена тем фактом, что не могу двигаться, но это уже слишком.
— Не отказывай мне, — добавляет Линкольн, в его грубом голосе звучит мольба.
Я закрываю глаза, сжимая бедра вокруг
— Лизать киску — это не моя тема, — говорю я, отчасти поддразнивая.
Когда я отказываюсь сосать его пальцы, он делает глубокий вдох и хватает меня за подбородок другой рукой, в его тоне внезапно появляется резкость.
— Что я говорил?
— Бл*дь, хорошо. — Я открываю рот и посасываю его длинные пальцы.
Его пристальное внимание приковано к моим губам. Он облизывает нижнюю губу и, понизив голос, говорит:
— Ты сводишь меня с ума
Как будто эти слова вырвались неосознанно. Его широкая грудь вздымается, загорелые руки дрожат, когда он возвышается надо мной.
Он вынимает пальцы из моего рта, но не сводит с меня глаз, его взгляд внезапно становится серьезным. Прерывисто дышу, запоминаю каждую его мельчайшую деталь. Ставлю стопы на стол, качая бедрами, чтобы принять его глубже.
Линкольн стонет, прижимаясь своим лбом к моему, и, упираясь руками о край стола, толкается в меня. Высовывает язык и проводит им по моим губам. Я целую его в ответ, наши губы соприкасаются, языки следуют нашей потребности друг в друге. Что это? Нужда?
Он входит в меня и выходит, жар распространяется по всему моему телу.
— Не кончай, пока я не скажу, — приказывает он, замечая, как мои стеночки сжимаются вокруг него. Каждый мускул в его теле напряжен, грудь дрожит.
Сглатываю, с трудом заставляя себя расслабиться.
— Пожалуйста, — умоляю я, дергая веревку. — Мне нужно.
— Нет, — ворчит Линкольн, врезаясь в меня снова и снова. Это больно, но это лучший вид боли. На сей раз я вскрикиваю, пот вновь покрывает мое тело. Повернув голову набок, я кашляю, не в силах сдержать першение в горле.
Мой кашель привлекает его внимание. Я смущена, но он быстро возвращается к делу, задавая мучительно медленный ритм, который, я уверена, должен свести меня с ума. В течение долгих мгновений он дразнит и мучает меня безумно медленными толчками.
Его дыхание становится прерывистым, он пытается удержать заданный этот мучительно медленный темп.
Я целую его в щеку, челюсть, губы.
— Не сдерживайся.
Линкольн поднимается, глядя на меня сверху вниз.
— Я причиню тебе боль, если дам себе волю.
— Нет, этого не будет.
Он делает резкий вдох, а затем выдыхает, издавая утробные звуки при каждом толчке. Двигается уверенно, беспощадно, и я так сильно хочу, чтобы мои руки были свободны. Хочу провести пальцами по его груди, по волосам, коснуться его лица. Хочу держаться за него, пока он ведет меня к оргазму.
Он врезается в меня все быстрее с неистовой, первобытной яростью, и я начинаю понимать, что он имел в виду, когда говорил, что причинит мне боль. Линкольн касается ртом моего плеча, а затем впивается зубами в мою кожу. Сначала это просто укус, но он не отступает. Глубже погружает зубы, и меня словно пронзает молния.