Морозных степей дочь
Шрифт:
— Давай, нечего в воде барахтаться!
Словно бы это Рэй предложил искупаться в ледяной весенней воде! Пришлось герою грести за двоих, что в течении-то оказалось не так просто.
Выбрались на пологий берег.
Сердце усиленно било по ребрам. Он скинул котомку со спины, ожидая вынуть вместо драгоценного дневника кипу сырых страниц, однако тот, к удивлению, остался сухим — ни капли не проникло в заколдованную сумку. Облегченно выдохнув, растянулся по мягкому речному песку.
Отдышавшись, он поднял голову и, негодуя, произнес:
—
Рыжеволосая стояла неподалеку, старательно выжимая свой балахон, словно даже капли воды были ей неприятны. Балахон, конечно, ей пришлось снять, и оказалось, что под ним нет ничего, кроме полоски пушка ниже пояса. Линия спины, подобно дуге лука, очерчивала безупречный изгиб на фоне сияющего раскаленным железом неба. Поджарое сложение, ямочки на пояснице, почти плоский живот с едва различимыми кубиками пресса. Длинные мокрые волосы, собранные на правую сторону, открывали тонкий обод шеи; небольшая грудь приподнялась от холода твердыми, розовыми вишенками.
— Не пялься. Бесишь, — махнула она тканью словно хлыстом, стряхивая с нее ледяные капли. И опять — будто это не она оголилась безо всякого предупреждения, а он, дурак, оказался в неподходящем месте.
Рэй отвернулся:
— И надо было тебе в реку лезть, раз воды боишься?
— Можно подумать, я по своей воле в ней оказалась.
— Можно подумать, по моей. Ты ж сама в провожатые навязалась.
— Очень далеко! Обход на тридцать верст — это, в твоем состоянии, почитай, целый день пути, — сказала она, с раздражением отжимая робу. Затем уперла руку в бедро, с разочарованием глядя на глупую одежду, которая, несмотря на ее старания, упрямо оставалась сырой. Нагота ее совсем не смущала.
— Получается, я виноват?
— Получается, ты, — подтвердила она, еще раз тряхнув робой, точно пыльным ковром.
— Оденься, пожалуйста.
— Сейчас вернусь.
Уняв желание проводить беззастенчивую сударыню взглядом, Рэй растянулся на бережке. Сил не было. «Лиша… — подумал он, — хоть бы этот Нос смог за нее заступиться».
Он ненадолго прикрыл глаза. Тем временем пылающие березы угасали, заливаясь пунцовым закатом. Тело пробрало дрожью.
— Не валяйся на земле, у тебя уже губы посинели, — сказала вернувшаяся девушка.
Она вывалила на землю груду хвороста. Рэй сидел подрагивая, спрятав ладони под мышки.
— А тебе н-не холодно в сыром?
— К холоду привыкла. Я выросла далеко на севере, уж там намного холоднее.
— В северном крае? — удивился Рэй и, надеясь-таки разузнать хоть что-то о новой подруге, попросил рассказать.
— Что, про северные дали? — без интереса уточнила она. — Там круглый год мороз, почти нет деревьев и много снега.
— Н-нет. Про твой д-дом.
Она на секунду прервала построение конуса будущего костра. Задумчиво рассмотрела ветку в руках.
— Я очень давно оттуда ушла и мало что помню.
— М-мне интересно, расскажи.
Девушка
— Там и правда много снега, — начала она, предаваясь, похоже, очень теплым воспоминаниям. — Знаешь, он там белый. Это особенный цвет, ты такого никогда не видел. Сияюще-белый! Даже когда солнца нет. И всегда разный: сегодня пушистый, завтра колючий, потом упругий, потом теплый.
— Теплый снег?
— Лето, — продолжала она вдохновенно, — длится всего три лунных цикла, за это время отцветают мелкие цветы, что ютятся на солнечных склонах предгорий. Успевают вырасти ягоды, такие кислые и сочные! Голубые горы — горы-мудрецы, из века в век стоят на страже полярных земель. Вечно снежные пики, что тянутся через весь континент, занимая северный горизонт. А долгими зимними ночами можно увидеть, как сияют волшебством небеса. Люди зовут это северное сияние? Представь, необъятная сияющая река течет через небосвод от края до края. А еще, — она вдруг затихла и улыбнулась алому закату: — звезды. Такие многочисленные и яркие. И когда смотришь в небо, можно утонуть в его глубине и потеряться среди всех этих самоцветов, неисчислимых… и таких далеких.
— Ну и к-кто из нас зануда?
Не отреагировав, она спросила с мимолетной надеждой:
— Говорят, вы, герои, приходите со звезд. Это правда?
— Ты явно знаешь, что нет.
— Знаю.
Кострище было собрано, а подруга с усердием натирала палочку, упертую в комок, свитый из тонкого древесного жмыха. Рэй подтащил сырое бревно, выброшенное на берег былым течением, и присел рядом. Струйка дыма вытянулась вверх.
— Спасибо, — сказал он, подставив онемевшие руки к огню.
Закатные лучи скрылись за грозовой тучей, набрякшей под вечер в северной части неба и спешащей закрыть собою небосвод. Рэй глядел в желтые угли, бьющиеся в сердце костра.
— Всё же попробую еще раз. Кто ты?
— Твоя самая большая удача? — надменный и насмешливый тон вернулся, как тут и был. Ни следа уязвимости, которую Рэй приметил полчаса назад, спросив о доме.
— Не похоже на удачу.
— Тогда судьба? — предлагала она варианты, поправляя костер. Языки пламени восходили выше, устремляясь за невесомыми искрами.
— Жестокая судьба. Может быть.
— Или просто случайный результат твоих действий? — повернулась она, а уловив непонимание собеседника, прибавила: — Мы провели вместе целый день. Мог бы уже понять кто я.
— А ты бы что выбрала? Из перечисленных вариантов.
Та усмехнулась, но, ощутив нешуточный тон, ответила уверенно:
— Последнее.
— Случайный результат? Как бы глупо это ни было?
— Как бы глупо это ни было. Я не хочу верить в судьбу, ни в добрую, ни в жестокую, — говорила она, и огонь отражался в ее печальных глазах.