Москва-Лондон
Шрифт:
А эти ближние его — всякие там Глинские, Мстиславские, Бельские, Воротынские, Шереметевы, Морозовы, Палецкие, Захарьины, Юрьевы
и с полсотни других фамилий?! Эти-то чего шубы свои родовые княжеские да боярские под ножки царьку новоявленному подостлали? Думают — от рабов своих прочих отличит? Погодите, недоумки трусливые, погуляет еще топор царя вашего по башкам же вашим безмозглым! Погуляет — как сейчас вижу… да радуюсь заранее… Да и то сказать — не самых родовитых пригревает мальчишка глупый! Предки вот мои дальние куда выше многих из них сиживали да местами своими только и сойтись могут что с самыми первыми князьями русскими! Коли посчитать поголовно всю родню мою княжескую…
На этом высокие и мудрые мысли князя Бориса были внезапно прерваны слабым скрипом двери.
Князь невольно вздрогнул и обернулся.
На пороге стоял сын Алексей.
— Слава богу, — облегченно вздохнув, проговорил князь Борис и тро-
екратно перекрестился. — На третьи сутки дело уж пошло… Ну, говори, княжич! Заждался я тебя. — Княжич, однако, безмолвно стоял у двери,
широко расставив ноги, заложив руки за спину и опустив голову на грудь.
— Ну!
— Нету его… — глухо процедил наконец Алексей.
— Кого это нету? — Князь тяжело поднялся на ноги и вплотную подошел к сыну.
— Этого… проклятого… воеводы… нигде нету… Оборотень сущий, не человек…
— Обоз… обоз-то сыскал ли ты тот… наш?..
— Нет… Помилуй, батюшка! Оборотень он… оборотень!
— Говори все толком… княжич. Почую ложь либо лукавство — забью насмерть… стервец! Ну!
— Сани его настиг я у корчмы Федьки Кривого Михайлова. Два десятка моих людишек в миг единый попрятались вокруг дома обжорного. А он, воевода-то, вылез из саней, задал лошади корму и вошел в корчму. Пробыл там
с половину часа, а потом вышел, огляделся окрест, сел в свои сани и покатил…
— Тебя видел?
— Избави боже! Я в сарае за домом схоронился…
— Далее что? Не тяни метлу за титьку!
— По уговору он должен был ждать твоих стрельцов-охранников за околицей, у мельницы Кузьмы Гольцова.
— Так, — подтвердил князь Борис, неотрывно глядя в немигающие глаза сына своими сузившимися рысьими глазами. — Далее! Далее чего?
— Он во весь опор мимо мельницы проехал и утонул было в лесу… Ну, я со своими людишками за ним. Едва догнал у самой реки. Вытряхнул я его из саней-то… — Алексей вновь уронил голову на грудь и замолчал.
Князь кулаком резко поднял его голову под нижнюю челюсть и, тяжко дыша, с превеликим трудом одолевая взрыв своей страшной ярости, кратко прохрипел:
— Далее… пес…
Алексей снова, хотя и поневоле, смотрел в страшные глаза отца своим немигающим взглядом.
— Это был не он, батюшка… не воевода…
— А кто?
— Мужичонка какой-то проезжий… с Холмогор сказался… Сани решил уворовать…
— Пытал ли накоротке?
— Один глаз вытащил из него… три пальца выломал… да потом и обрезать их велел вовсе…
— Ну и?..
— На своем стоял насмерть… Тогда я в корчму поскакал обратно, ан воеводы там уже и след простыл. Я за Федьку за Кривого было взялся, да он поклялся всеми святыми, и матерью своею, и женою, и сыновьями, и дочерью…
— И дочерью? — прорычал князь.
— Ну да… дочерью… замужняя… вроде бы…
— Отдал тебе? Сам отдал?
— Угу… сам… на час малый… дух перевесть…
— Пес! Пес! Пес!
Удар князя Бориса по лицу сына был настолько силен, что Алексей, залившись кровью, мешком с отрубями отлетел в угол комнаты и пребольно стукнулся головою о стену. Сознание на какое-то время покинуло его…
С неожиданной резвостью князь Борис подбежал к скрючившемуся телу сына и с яростью стал месить его ногами…
— Упустил… — рычал князь в исступлении. — Разорил… Убил… Убил… Убил… Разорил… Бабой дурака заслонили… Вор… Вор… Отца родного ограбил… Убийца-а-а-а!.. Затопчу-у-у-у стервеца!.. О-о-х-х ты…
Князь Борис схватился вдруг за горло, рванул рубаху на груди и медленно осел на пол рядом с неподвижным телом своего сына. Он сморщился, закрыл глаза и ртом жадно хватал воздух…
В это мгновение и вошла в комнату княгиня Анна.
— О, Боже праведный! — в ужасе воскликнула она, не в силах опуститься на колени возле поверженных тел мужа и сына. — Убил… Убил свое же дитя!.. Люди! Эй, люди-и-и-и!
Несколько человек сбежавшейся дворни бережно отнесли князя Бориса в его опочивальню, где знахарка долго отпаивала его какими-то пахучими, то горькими, то кислыми, то сладкими, то вовсе безвкусными настойками, неустанно приговаривая что-нибудь вроде:
— Господи Боже, благослови! Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь. Как Господь Бог небо и землю, и воду, и звезды, и сыро-матерной земли твердо утвердил и крепко укрепил, и как на той сыро-матерной земле нет ни которой болезни, ни которой раны, ни щипоты, ни ломоты, ни опухоли, так же сотворил Господь тебя, раба Божия Бориса, как со-
творил Господь, твердо утвердил и крепко укрепил жилы твои, и кости твои, и белое тело твое, также у тебя, раба Божия Бориса, не было бы на белом теле, на ретивом сердце, ни на костях твоих ни которой болезни, ни крови, и ни раны, и ни щипоты, ни ломоты, ни опухоли. Во веки веков, аминь…
— Аминь… аминь, — тихо пробормотал наконец князь Борис. — Сгинь… черница… прочь… Покличь Алешку, сына моего… да живо у меня… кочерга обгорелая!..
— Покличу, батюшка, покличу. Да ладно ль тебе в теле-то твоем?
— Ладно… Куда уж ладнее-то…
— Спаси тебя Господь, батюшка-князюшка…
Беспрерывно кланяясь, знахарка покинула княжескую опочивальню.
Исчез, словно в землю сгинул, этот проклятый вор — воевода… Черт попутал связаться с этим оборотнем! Где он? А главное — где драгоценный обоз, огромное состояние, которое должно было увенчать труды
и деяния княжеские на земле вологодской? Где? Где обоз? Схоронил
в своей преисподней этот проклятый разбойник под кличкой Воевода или… Или сынок и наследник княжеский решил поживиться богатством отца, не дождавшись его кончины? И то и другое представлялось сейчас князю Борису более чем возможным делом! Ибо и тот и другой, и воевода, и сын Алексей, виделись ему сейчас на одно лицо: разбойник — он