Москва-Лондон
Шрифт:
— И не буду, если ты наконец успокоишься. Осуши свои слезы, подними свои самые прекрасные глаза на свете! А потом… потом…
…Но еще не раз беглецам пришлось прибегать к помощи оружия, прежде чем за ними бесшумно закрылись ворота замка Вервен. Нидерланды, нафаршированные чужими и своими войсками, переживали трудные дни. Дороги кишели разбойниками всех мастей: от обездоленных, отчаявшихся крестьян, разорившихся мелких хозяев до беспощадных дезертиров. И, как это обычно водится, самые страшные и вездесущие разбойничьи шайки формировались из местного населения — и в это специфическое дело, как и во всякое другое, люди вкладывали природное трудолюбие и завидную изобретательность.
В поисках спасения души и тела они убивали друг друга. Религиозные распри вздыбили всех против всех. В стране, где еще совсем недавно люди с презрением относились не только к запорам, но и к самим дверям и воротам, казалось, невозможно было спрятаться даже во сне…
…Диана, с самого рождения надежно укрытая сказочным богатством
от бурь и забот реальной жизни, всегда крайне тяжело переносила грубое вторжение ее холодного дыхания.
В утонченную, отшлифованную многими десятилетиями программу обучения и воспитания было включено и совершенное искусство владения оружием — не для защиты, разумеется, или для нападения, а прежде всего для придания главному своему предназначению в жизни — украшать существование коронованных особ самыми изысканными наслаждениями — новых, волнующих плоть и кровь граней своего неотразимого существа. Искусство владения оружием увлекало Диану бесконечными возможностями творческой импровизации, красотой и динамикой движений, безграничными вариациями его применения в самых волнующих сценах бесчисленных эротических представлений с участием нескольких коронованных особ одновременно или каждой из них в отдельности. Оружие, как хмель
и пряности, возбуждало самые изощренные порывы и самые необузданные желания.
Но — убивать?! Смывать с себя кровь тобою убитых?! Смотреть на оружие не как на средство возбуждающей эротическую чувственность игры,
а как на орудие смерти?! Бороться за свою жизнь с оружием в руках?! Женщина — со смертоносным оружием в руках?! Но разве же это не противоестественно, когда божественное создание, дающее жизнь, перевоплощается в существо, отнимающее ее?!
Пленение турками, чудесное освобождение, знакомство с Ричардом Чанслером и всепоглощающая, безоглядная любовь к нему, его ответное чувство и отношение к ней, полтора месяца невообразимого счастья и страстного взаимообладания, бегство от императора Карла и из Антверпена, яростная, кровавая борьба за жизнь по дороге в свой замок Вервен — все это и многое другое, что до поры до времени незримо, невесомо и помимо собственной воли оседает в самых сокровенных уголках души и сердца, круто изменило не только всю жизнь Дианы, но и само восприятие ее. Что-то вдруг оборвалось в ее жизни и безвозвратно кануло в вечность. Что-то новое, незнакомое и неопознанное, ворвалось в нее решительно и победоносно. Рушился выдуманный для нее мир. Диана делала первые шаги в неизведанное…
…На третьи сутки трудного пути погода выдалась на редкость солнечная и теплая для начала января. Благословенная земля Геннегау, этой неиссякаемой житницы Нидерландов, с гордостью и наслаждением грела тучное тело свое под яркими лучами доброго светила. Повсюду, сколько мог видеть глаз, ветряные мельницы солидно, не спеша, но безостановочно перемалывали крупное, добротное зерно — этих бесчисленных, но любовно взращенных детей бесконечно щедрой здесь матери-земли.
— Ах, Ричард, мне так хочется полюбоваться этим миром и тишиной.
Чарли вел лошадей спокойной рысью. Диана с Ричардом ехали верхом несколько позади.
— Чарли! — крикнул Ричард. — Сделаем небольшой привал.
Привязав лошадей к специальным скобам кареты, Диана и Ричард углубились в поле по неширокой, но достаточно твердой и хорошо укатанной межевой полосе.
— Ах, как хорошо, когда никто не стреляет и ярко светит солнце, — вздохнув, полушепотом промолвила Диана.
— Ах, как прекрасно, что на свете есть ты, любовь моя, — откликнулся Ричард, обняв Диану.
— И ты, мой любимый! И еще кто-то…
— О… что… что ты хочешь этим сказать, моя Диана? Неужели?..
— О да, да, мой Ричард! — горячо шептала Диана прямо в лицо Чанслера. — У нас будет дочь… или сын… ребенок… Понимаешь, у меня будет твой, твой, твой ребенок! И мой, мой, мой! О господи! Теперь я точно знаю это. Ах, как я счастлива… я так счастлива… я так горда… О, великий Создатель! Ты сделал меня счастливейшей из своих созданий! Я бесконечно благодарна тебе, о Господи! И тебе, мой Ричард!
Теперь только смерть может разлучить нас, не правда ли, дорогой мой?
Что-то оборвалось у него внутри, и стало трудно дышать. В глазах зарябило, словно туда заглянул солнечный луч, и крупные слезы невольно покатились по его щекам.
— О, мой Ричард, ты… плачешь? Ты… ты — счастлив, не правда ли? Ты ведь плачешь от счастья?
— Ах, как я люблю тебя… моя богиня! — едва смог проговорить Ричард.
— Боюсь, я тоже сейчас заплачу… Ты знаешь, у меня подкашиваются ноги… Отведи меня, пожалуйста, в карету, дорогой мой. Ах, как я счастлива! А вдруг я умру сейчас от счастья?
Чарли со счастливой улыбкой смотрел на приближающуюся к карете влюбленную и счастливую пару.
— Вы знаете, мой дорогой Чарли, — сквозь слезы проговорила Диана,
с помощью Ричарда поднимаясь на ступеньку кареты, — я скоро… летом… стану мамой… У Ричарда… и у меня… у нас будет ребенок! Вы можете себе представить, как мы сейчас счастливы?
— Но это же прекрасно! Это каждый вам скажет. Я всегда догадывался, что так это и бывает. Но почему же вы плачете, мадам Диана?
— Ах, от счастья, милый Чарли, от счастья… Мы немного проедем в карете. Вы сможете позволить нам это, дорогой друг, не правда ли?
В карете Диана легла на диван, положив голову на колени Ричарда и глядя в его склонившееся лицо своими поразительными синими глазами
с не просохшими на ресницах слезами.
— Что же будет с нами дальше? — с тревогой спросил Ричард сквозь ее руку, прижатую им к своим губам.
— Это решат две Дианы Трелон в Вервене — моя матушка и моя бабушка. Я вызвала их в наш графский замок. — Диана засмеялась. — Представляешь, сразу три поколения графинь де Вервен под одной крышей! Очень жаль, дорогой мой, что ты не увидишь четвертое поколение, мою замечательную, мою самую любимую прабабушку, первую графиню Луизу де Вервен: полгода назад она упала с лошади и разбила голову об острый камень. Я ужасно страдала от горя!
— Сколько же ей было лет?
— Девяносто один год.
— Ого! А твоей бабушке?
— Шестьдесят шесть.
— А твоей матушке?
— О, она у меня еще совсем молодая и такая красивая, каких я еще никогда в жизни не видывала! Все мужчины падают перед ней на колени, не устоишь и ты! Ей всего сорок лет.
— А тебе, моя прелесть?
— Мне кажется, — вздохнула Диана, — я старше их всех… Моя любимая прабабушка сказала мне как-то, что беременная женщина чувствует себя самой старшей и важной в своем роду. Так и я… Ах, ты можешь себе пред-