Москва парадная. Тайны и предания Запретного города
Шрифт:
Айседора настаивала, чтобы ее больше не называли Дункан, а Есенина. На портрете, подаренном мне в эту ночь, она подписалась — Есенина. Есенин водил ее рукой, когда она писала русские буквы своей фамилии. Потом она танцевала. Чудовищно огромный красный шарф был ее партнером. Этот шарф окутывал ее руки, как язык пламени. Она танцевала долго и хорошо, вся погруженная в себя, а ее вытянутая фигура, золотые туфельки делали ее похожей на языческую богиню. Есенин, который не выносил ее искусства, бросал на нее из-за угла горячие удивленные взгляды. Она танцевала Шопена. Мы остались на ночь в Балашовском особняке. В мавританскую столовую внесли гигантскую кровать. Другие гости
Союз поэта и танцовщицы был принят окружающими неоднозначно. Одни со злостью и завистью, другие с восхищением, третьи — с состраданием. Узнав о романе Сергея с Айседорой, ближайший друг поэта Мариенгоф посадил кляксу. Есенин помрачнел — это считалось дурной приметой. По Москве ползли сплетни, что Сергей женился на «богатой старухе». Масла в огонь подливали и друзья-собутыльники, для них она была «Дунькой с Пречистенки». По рукам ходила пошлая частушка, посвященная Мариенгофу и Есенину:
Толя ходит неумыт, А Сережа чистенький — Потому Сережа спит С Дуней на Пречистенке.По словам современников, первое время Есенин любил ее маниакально, ловя каждый взгляд, не оставляя ни на минуту. Но уже через полгода, в беспамятстве посылал ко всем чертям, швырял в нее тяжелыми сапогами, а она, поймав сапог, говорила сквозь слезы о своей любви, и писала губной помадой на стенах и зеркалах трогательное «Есенин — Ангел». Есенин пил, ругался и надолго исчезал из дома. Айседора прощала ему все, восхищалась его дарованием, юностью и красотой.
В один из декабрьских вечеров Есенин привел своего друга Анатолия Мариенгофа к Айседоре. Вот как он описал этот вечер в «Романе без вранья»:
«На другой день мы отправились к Дункан. Пречистенка. Балашовский особняк. Тяжелые мраморные лестницы, комнаты в «стилях»: ампировские — похожи на залы московских ресторанов, излюбленных купечеством; мавританские — на сандуновские бани. В зимнем саду — дохлые кактусы и унылые пальмы так же несчастны и грустны как звери в железных клетках Зоологического парка. Мебель грузная, в золоте. Парча, штоф, бархат.
В комнате Изадоры Дункан на креслах, диванах, столах — французские легкие ткани, венецианские платки, русский пестрый ситец. Из сундуков вытащено все, чем можно прикрыть бесстыдство, дурной вкус, дурную роскошь… «…»
— А теперь, Изадора (и Есенин пригибает бровь), танцуй… понимаешь, Изадора?.. Нам танцуй!
Он чувствует себя Иродом, требующим танец у Саломеи.
Дункан надевает есенинские кепи и пиджак. Музыка чувственная, незнакомая, беспокоящая.
Апаш — Изадора Дункан. Женщина-шарф.
Страшный и прекрасный танец.
Узкое и розовое тело шарфа извивается в ее руках. Она ломает ему хребет, беспокойными пальцами сдавливает горло. Беспощадно и трагически свисает круглая шелковая голова ткани.
Дункан кончила танец, распластав на ковре судорожно вытянувшийся труп своего призрачного партнера.
Есенин впоследствии стал ее господином, ее повелителем. Она, как собака, целовала руку, которую он заносил для удара, и глаза, в которых чаще, чем любовь, горела ненависть к ней.
И все-таки он был только — партнером, похожим на тот кусок розовой материи — безвольный и трагический.
Она танцевала. Она вела танец».
Возбужденная фантазия поэта рисовала странную картину: «Держит
Очевидцы вспоминали, что у гостей Айседоры создавалось ощущение, что особняк на Пречистенке жил вместе со своей хозяйкой сразу двумя жизнями. Одна светлая и чистая: радостные дети в красных туниках. А другая — пьяный и грубый Есенин со своими приятелями, теплое шампанское вместо воды, грубый мат вперемежку с изысканным французским.
Вскоре разгульная жизнь в доме Дункан была потревожена загадочным событием: ночами по комнатам стали раздаваться приглушенные голоса, шаркающие шаги, мелькать таинственные тени. По Москве поползли слухи о потусторонней силе и пресловутых призраках. Поймать их было невозможно — при малейшем шорохе они сразу же исчезали. Однажды, услышав детские крики, Есенин с поленом в руках бросился обыскивать дом, но нашел только спящего мирного швейцара.
Дети в страхе рассказали, что какие-то люди в белоснежных одеждах, проникнув в их спальню, угрожали им ножами! Оказалось, что жильцам действительно грозила нешуточная опасность: по ночам в большом особняке разгуливала целая шайка воров, охотившаяся за балашовскими сокровищами и несметными богатствами чайного короля, спрятанными, по слухам, в стенах легендарного особняка.
В ходе расследования выяснилось, что это не первый случай появления «потусторонней силы» в послереволюционной Москве. Разбойники по всему городу искали спрятанные тайники бывших хозяев, надевая на себя белые простыни, чтобы в случае их поимки все свести к неудачной пьяной шутке. Несколько раз им это сходило с рук, но в этот раз «призраки» были разоблачены.
Похожий случай произошел в соседнем доме (№ 13), в квартире, где до революции жил сын ювелира Карла Фаберже — Александр. Он занимал весь верхний этаж. Здесь также слышали подозрительные шорохи и стуки, видели таинственные загадочные тени. Среди москвичей ходил слух о том, что Фаберже, перед тем как покинуть Россию, спрятал в своей квартире клад. Поиски этих сокровищ новые жильцы квартиры вели не один год. В начале 1980-х годов во время капитального ремонта дома там действительно был обнаружен сейф — тайник с «серебряными вещами» — между крышей и перекрытиями. А вот балашевские сокровища до сих пор так и не найдены!
Два года прожили на Пречистенке поэт и балерина, отсюда выехали в долгое турне по Европе. Айседора не раз восторженно говорила: «Русские необыкновенные люди, Россия необыкновенная страна. Русская революция — самая великая революция на земле… Я хочу жить и умереть в России… Я хочу быть русской… Я счастлива любить Есенина! Есенин — великий поэт, он — гений! Я покажу его всему миру, я хочу, чтобы весь мир склонился перед Сергеем Александровичем Есениным».
Они побывали в Берлине, Париже, Нью-Йорке. В Америке к обоим отнеслись с брезгливой опаской, как к «троянскому коню большевиков». Когда пресса назвала поэта «молодым мужем Дункан», поэта буквально взорвало. Везде повторялось одно и то же. Есенин скандалил, поднимал на нее руку и при каждом удобном случае сбегал. В конце 1923 года, по возвращении в Россию, после очередного скандала они окончательно расстались. Через 2 года после разрыва поэта вынули из петли в петербургской гостинице «Англетер». Великая танцовщица ненадолго пережила своего гениального возлюбленного.