Мост
Шрифт:
Нет, нет, лицом он ничуть не изменился. Вот он чуть скривил, как всегда, в улыбке губы.
— Оля, Ульга! — сказал он и обнял девушку…
Пока лодка приближалась к Олиным воротам, у залитого водой переулка собралась толпа. Оля не стала смотреть на то, что скажут люди, сама обняла парня и сама, закрыв глаза, поцеловала его.
Румаш и Оля вошли в дом. Закрылись окна, задернулись занавески.
Тарас, хотя и мал еще, понял — заходить за старшим братом в дом не надо.
Филька остальных повел по бежавшей мимо двора сухой тропе, развлекая присказками и прибаутками.
—
— Орден! Орден Красного Знамени, — ответил Филька, — Такого ордена больше ни у кого нет.
Филька, и сам толком не знавший, за что Румашу дали орден, тут же, как Шатра Микки, начал сочинять сказку. Но его выдумкам помешали подоспевшие женщины. Увидев мать Спирьки, Филька смолк. Заметив издали свою, вырвавшись из толпы, побежал матери навстречу.
Филька не мог жить на свете без друга. Ему нужна была опора — крепкий, надежный товарищ. В детстве такой опорой ему служил Илюша. Потом он стал тенью Спирьки. Потеряв Спирьку, Филька не находил себе места.
Когда бригаду Кутякова перебросили на Уральский фронт, Румаш разыскал односельчан, добился перевода Фильки в свой отряд. И парень ожил снова.
Дивизию Чапаева перевели на Восточный фронт, послали против Колчака, а Румаш и Филька остались в другой дивизии, на Уральском фронте, оборонять город Уральск.
…Талые воды прибывают быстро. Но и убывают еще быстрее. Разлившееся, как половодье, счастье Оли, длилось недолго…
В Заречье Румаш провел лишь одну ночь. Олиной матери керю [41] пришелся по душе. Румаш при первой встрече объявил ей:
— Я муж Оли…
Но страстная неделя еще не прошла — свадьбу в те дни справлять было не принято. А без свадьбы жить как муж с женой неудобно перед народом. Это высказала Румашу теща.
По старинным обычаям чувашский мукун [42] , — тут вдруг сообразил Румаш, — начинается в страстную среду.
41
Керю — зять.
42
Мукун — пасха.
— Если у вас в Сухоречье на страстной неделе нельзя играть свадьбу, сыграем ее в Чулзирме. Венчаться мы не будем. Отец мой с мачехой еще при царе обошлись без венчанья. А мы — в советское время — и подавно.
Через Ольховку Румаш решил перебраться с Тарасом. Фильку и Олю попросил переправиться на тот берег завтра.
В четверг до рассвета Румаш умчался в село Тоцкое, где стоял полк. Румашу разрешили отпуск еще на пять дней. Возможно, возвратиться в Тоцкое не придется, не исключалась возможность, что через день-два полк переведут в Чулзирму.
Свадьбу Румаша и Оли играли в пятницу.
Фильку Румаш назначил кезень-керю и заставил плясать первым.
Шатра Микки играл
Всех удивил Филька: на дне лодки привез он сома, длиной с Тараса. Не столько сом, сколько рассказ Фильки всех потряс.
— Дома в сенях, без единой снасти словил, — похвалился он.
Люди не поверили: ну, дескать, парень шутит.
Румаш посмеялся:
— Ты, Лапша, загибай, да так, чтобы хоть немного было правдоподобно…
К субботнему вечеру в село вошел полк имени Степана Разина.
Узнав, что командир эскадрона женился, красноармейцы вновь затеяли свадьбу.
Затянув песню о Степане Разине, заставили Фильку после слов «Эй ты, Филька, черт, пляши!» — плясать.
И неожиданно, сменив ритм, — запели:
Тетя Лиза, Лизавета, Я люблю тебя за это, И за это и за то… Во — и больше ничего.— И тебя вспомнили, Лизук. И ты спляши, — попросил Захар. — Поплыви по-лебяжьи, тряхни стариной!
В воскресенье затрезвонили колокола, а «свадебная свита» раздобыла лодки — праздник продолжался на воде.
И снова гремела песня, вызывая дальнее эхо:
Из-за острова на стрежень, На простор речной волны Выплывают расписные Стеньки Разина челны.Гуляли два дня — понедельник и вторник, качались на качелях. Румаш и Оля, держась за веревки, не раз взлетали в небеса. Вокруг молодой пары целые дни топтался народ — и друзья из села, и однополчане при шпорах и с саблями. Филька пытался ласково отвадить молодежь. Сам он никогда не играл своей свадьбы, но своего командира понимал, как и всегда, безошибочно.
В среду, еще до выхода полка из села, чулзирминцы начали в поле работы. Но не всюду: в сторону Верблюд-горы красноармейцы никого не пускали, там должны были начаться вскоре бои.
Утром Тарас запряг пегашку и приготовился выехать в поле вместе с артелью дяди Кирилэ. Мальчуган, уже держа вожжи, устроился на мешках с семенным зерном. Из дома Анук, где все они так и жили, выбежал Румаш.
— Постой, Тараска, погоди, — крикнул он. — Возьми поесть — яиц тебе наварили да сомятины нажарили. Тетя Ингэ тебе все своими руками приготовила и принесла чуть свет.
Брат обнял Тараса и крепко поцеловал.
Тарас растерялся — до этого утра брат его ни разу не целовал. Сабля рукояткой ткнула Тараса в бедро — легкий удар острой болью отозвался в сердце мальчика.
Румаш и его друзья готовятся в бой. Вот брат повесил саблю. Для чего она нужна? Рубить головы врагам. И Румашу может враг снести голову с плеч. Мальчика так взволновали мысли о тяжелом пути, что предстоит Румашу, — он еле сдержался, чтобы не зареветь.
И, не глядя на Румаша, Тарас натянул вожжи, лошадь тронулась.