Мост
Шрифт:
И вот настал день в Каменке. Пришли каратели. Всех шестеро: сынки деревенских богачей и городских купчиков. Старшой у них — усатый бравый офицер. С Назаром знаком, сыном Павла Мурзабая, только называет его теперь Николаевым. Говорит о нем уважительно, но в то же время подсмеивается: уездный, мол, Наполеон. Каратель и сына Хаярова знает. «Небось сами не приехали в Каменку, — злорадствует Фальшин, — других послали. Не хотят, стал-быть, собачиться в родной деревне, родителей своих оберегают». Так прямо и сказал усатому. Тот разъярился:
—
— Это Мурзабай-то ярый? — презрительно хихикнул Фальшин. — Нет, в гости он не позовет. Ежель гостеваться желаете, найдутся у нас хозяева посамостоятельней и понадежней.
— Отец поручика Николаева ненадежный? Ин-те-ресно!
— Да не то штоб ненадежный. Рехнулся вроде с перепоя. В одиночку глохчет самогон. Раньше думали, пьет с горя, что сын пропал, а вот и Назар нашелся, — не просыхает.
— Значит, в одиночку? Как Александр Третий. Тоже патриотично, — захохотал усатый. — Ладно, веди к надежным, да не забудь позвать таких же надежных с того берега.
Собрались в доме сухореченского богача Медведева вечером за чаркой первача. Из Чулзирмы были приглашены Хаяров и Смоляков. Сухоречку представляли хозяин дома и староста. Четыре бородача и усатый офицер ломали головы над тем, как побыстрее сломить непокорных мужиков, чтоб расплатились с помещиком за пользование землей… И еще одно: о мобилизации двух возрастов в белую армию… Приказ объявлен больше недели назад, а на призывной пункт в Кузьминовку из Каменки никто не явился.
— В первую голову надо арестовать советчиков, — предложил Фальшин. — Потом поодиночке аль как согнать сюда рекрутов. Пусть с ними погуторят Медведев и Хаяров. Не пойдут сами в Кузьминовку, тады отправим под конвоем! А мужиков соберем нащет платежей опосля, когда в селе не останется ни одного смутьяна. Призывники-то не новички. Они уже воевали по указу Временного правительства, ружье в руках держали…
— Тебя, Карп Макарыч, не старостой, а губернатором надо бы назначить, — хлопнул Фальшина по плечу офицер.
Тем временем Филька, чугуновский «красногвардеец», а по общему мнению сельчан пустомеля и вертопрах, сбегал в Чулзирму, повидался с Киргури и отправился к Чугуновскому омуту «забросить удочку на сома». Забрасывал он ее и вытаскивал, пока не раздался в лесу троекратный короткий свист. Филька, закинув удочку без насадки, скрылся в чаще…
Утром по-хозяйски застучали в ворота Элим-Челима. Палли не спешил открывать, заглянул в саманный амбар, где спал Киргури.
— Пришли! Сматывайся через заднюю калитку. Не иначе как за тобой, дурная башка!
— Вот
— Иди, иди, потом сочтемся. Пока спрячься, а там уж как знаешь…
Страх Фальшина перед босоногим улыпом был так велик, что к воротам Элим-Челима он решился подойти лишь под охраной трех карателей. Палли открыл калитку. Фальшин все-таки струхнул, столкнувшись лицом к лицу с Палли, юркнул за спины солдат.
— Аль разбогатели на барской земле? — крикнул он. — Инда днем запираетесь. Позови брательника.
— Брат вчера еще уехал на мельницу!
— Будешь заложником. А за братом пошли да запомни: ежели не явится, не видать тебе ни жены, ни дома.
— Не пужай, мне бояться нечего, я ничего не крал и человека не убил, — съязвил Палли.
Кликнув сноху, он сказал ей что-то по-чувашски, показал рукой в сторону дальней горы, за которой пряталась водяная мельница. Фальшин подосадовал, что так и не научился понимать чувашскую речь. Позавидовал, как всегда, Смолякову.
Палли увели, а дед Ермишкэ стал набивать трубку, приговаривая:
— Не добру это, ай, не добру. Свяжешься с русскими — добра не жди. Это они сделали меня осноязычным.
Старшая сноха до той поры сдерживалась, орудуя ухватом у печи, но, услышав слова свекра, вдруг заголосила на всю улицу. Около дома Элим-Челима стал скапливаться народ.
Рябой Шатра Микки и картавый Кирилэ, как тихие и смирные люди, были отправлены на ту сторону, каждый в сопровождении одного солдата. Возле дома Медведева прохаживался усатый офицер, похлестывая нагайкой по голенищу сапог. Тут же, у каменного амбара, солдаты сторожили двух советчиков. Палли подвели туда же, к амбару.
— Этого взяли вместо скрывшегося брата заложником, — доложил староста офицеру.
— Сам как? Может быть, не такой, как брат? Не лучше ли перетянуть такого медведя на нашу сторону, — спросил офицер, заведя Фальшина за угол.
— Нутро у него красное. Да он еще опаснее брата!
— Ах так. Ну если изнутри красный, покрасим и снаружи.
Офицер приступил к допросу. К нему подтолкнули картавого Кирилэ.
— Ты, козлиная борода, о чем думал, когда пошел в советчики? Отвечай. Что, язык проглотил? Иль не понимаешь по-русски? Ты Советскую власть любишь? Почему согласился быть членом Совета?
— Мой соклась не спайашивал. Я ничава не снай, — наконец пробормотал перепуганный насмерть мужичок.
— Правду говорит? — спросил офицер у старосты.
— Правду, он не бунтовал.
— Ладно. С ним еще потолкуем, его пока — в амбар.
«Отсюда не убежишь, — прикидывал Палли. — Стены каменные, дверь железная, крыша железная, и пол не такой, как в амбаре бабки Хвеклэ».
Следующий советчик — маленький, невзрачный, рябой. Усатый пронзил его взглядом, спросил с издевкой: