Мой папа – Штирлиц (сборник)
Шрифт:
Сейчас, глядя на меня остекленевшими от коньяка глазами, она вдруг сказала:
– А все-таки ты чокнутая!
Я вздрогнула. Сидевший рядом со мной Вадик, ставший со времен моего отъезда из СССР известным в городе врачом, шепнул на ухо:
– Это серьезный диагноз, не обращай внимания.
А Витек добродушно утешил:
– Та ты не обижайся, Татьяна у меня вредная.
Веселье продолжалось, в пять утра, даже не взглянув на счет, Витек подмахнул его и вызвал шофера, чтобы тот отнес его ужравшуюся половину в машину. Остальные скинулись на такси.
Утром после пьянки голова
Ах ты, боже мой! Я вскочила, что-то сдернула с вешалки, расчесываясь, сбежала по лестнице. В машине мы с Витьком жаловались друг другу на похмелье, а на вокзальной площади я вспомнила, что забыла билет, который собиралась сдавать.
– Черт с ним, иди за мной, – скомандовал Витек.
Мимо запруженных нервными гражданами касс мы проследовали к какой-то двери, за которой миловидная девушка с видом отличницы отстучала мне два билета из Днепропетровска в Москву и из Москвы в Санкт-Петербург.
– В СВ поедешь, – сказал Витек, не считая протянул девушке кучу купюр и, не дожидаясь сдачи, потянул меня к выходу.
Все это было вчера, а сегодня я ехала в том самом СВ и впервые в жизни чувствовала себя роскошной дамой. С момента отправления прошло минут пятнадцать, и я совсем уж свыклась с мыслью, что до самой Москвы доеду без попутчика, как вдруг дверь с грохотом отъехала и на пороге возник высокий блондин, который заявил: «Коньяк пить будем!» В руке его победно сверкнула бутылка «Мартеля». На моем лице отразилась сложная игра чувств, но блондин ее не заметил, так как разливал коньяк в чайные стаканы.
– Поехали, – скомандовал он. – Со знакомством. Для всех я Станислав Викторович, а для тебя просто Слава.
Стакан с коньяком оказался у меня в ладони. Машинально я глотнула, но послевкусие окрасилось горечью раскаяния от того, что я так легко согласилась выпить с тыкающим мне незнакомцем, с которым, судя по всему, предстояло провести ночь в одном купе.
Внутренний голос утешал: «Ни к чему человека обижать, на вид он вроде симпатичный, но ведь никогда не знаешь, кто и как поведет себя, если наткнется на решительный отпор. А вдруг он окажется обидчивым занудой? Кукуй с таким в одном купе целые сутки. Будет негатив засылать… Нет уж, лучше выпить чуток, а там, глядишь, и коньяк кончится».
Коньяк действительно иссякал на глазах. Я предложила Славе закусить курицей, но он из ложной деликатности отказался. А вот пил жадно, безрассудно. Так же смотрел на меня, и я струсила.
Кто из нас не фантазировал о встрече в двухместном купе скорого поезда с красивым блондином или блондинкой? Вот он входит в купе – горделивая посадка головы, пшеничные пряди, белозубая улыбка, узкие бедра обтянуты фирменным «ливайсом». Кого он напоминает? Пола Ньюмана? Кирка Дугласа? В тот миг, когда поезд врывается в туннель, незнакомец рывком пересаживается со своего сиденья на мое и… Ой, страшно!
Однако в жизни все гораздо страшней. Как порядочной женщине сладить с молодым, здоровым, разгоряченным возлияниями мужчиной, чей взгляд туманится от преступных мыслей? Опыт подсказывает следующее: нужно пристать к нему с расспросами о детях, жене и ее достоинствах, о квартире, евроремонте, автомобиле, даче, собаке, службе, сослуживцах. Если не подействует, следует поделиться собственными мыслями о семье, религии, пожаловаться на здоровье, заметно ухудшившееся с возрастом, поведать о своем исключительно счастливом браке, водрузить на нос очки и отгородиться книгой. Вот о чем я думала в ту минуту, когда, допив «Мартель», попутчик исчез со словами: «Щас вернусь».
Через пять минут он стоял на пороге, потрясая новой бутылкой.
– У вас что, склад в коридоре? – спросила я.
– Нет, вагон-ресторан.
Не спросив моего согласия, он разлил коньяк, но, так как за время его отсутствия я успела сосредоточиться, то, притворно зевнув, от выпивки отказалась. Славу это не смутило, в таком же бодром темпе он продолжил вливать в себя содержимое новой бутылки.
– Вы бы закусили, – снова предложила я.
Взяв двумя пальцами кусочек курицы, он отправил его в рот.
– А похмелья вы не боитесь? – многозначительно поинтересовалась я.
– А чо его бояться? – не понял Слава.
Я хотела взяться за детектив, но Слава спросил:
– Ну и как там у вас в Америке?
– Где, простите? – испугалась я.
– Ну не знаю, в Нью-Йорке или Сан-Франциско, где вы там живете?
– А почему вы решили, что я из Америки?
– Проводницы сообщили. Вы ж им паспорт показывали.
Запираться было бессмысленно. Я рассказала, что живу в Нью-Йорке, пишу рассказы, в данный момент путешествую по бывшему Союзу в поисках новых сюжетов.
– А про меня напишете?
Видно было, что Славе очень хочется прочесть о себе в печатном издании.
Я вежливо кивнула.
– Серьезно, напишите, я вам столько сюжетов отвалю, век благодарить будете.
– Хорошо, – пообещала я, – только пить перестаньте, а то я не выношу пьяных.
– Щас, только бутылку закончу.
Слава оказался речист: начал, как водится, с рассказов об армии. Вдохновенными мазками он нарисовал передо мной не вполне идиллическую картину службы во внутренних войсках. После окончания педагогического института он два года прослужил охранником в лагере особого режима, поэтому описывал побеги, самосуды, самострелы, издевательства над гомосексуалистами, свой роман с женой начальника лагеря. Далее последовали истории из жизни новых русских, анекдоты про чукчей и евреев.
Я молчала, междометиями типа «да ну?», «не может быть» или «во как!» прикрывая разочарование. Не то чтобы я была очарована Славой, но очарование надежды на спокойную ночь в комфортабельных условиях стремительно таяло. Мне хотелось забыться и заснуть, но Слава был непреклонен в своем желании, используя меня, ворваться в литературу.
К тому же он продолжал пить. Взгляд его холодноватых глаз мутился, губы кривились, он все менее напоминал обаятельного голливудского ковбоя и все более, видимо, им себя ощущал.