Мой препод Укротитель
Шрифт:
Совладав наконец с туго связанными на поясе рукавами ветровки, я ринулась к аспиранту. Кошкот уже потерял много крови и сил, потому сопротивлялся вяло. Всё больше шипел и крутился с боку на бок.
Пара ловких рывков, и аспирант умудрился моей курткой связать передние лапы у зверя за спиной.
– Да! – возликовала я, вскинув кулак в воздух. – Ян Викторыч, ну вы и... С ума сойти! Да вы просто!..
Тяжело дыша и игнорируя мои восклицания, Бранов поднялся на ноги, но тут же пошатнулся.
– Ян Викторович, вы ранены!
На плече у аспиранта и впрямь свежей кровью темнели рваные борозды.
– Пустяки, Мика. Не смертельно.
Бранище по привычке провёл пятернёй по волосам, но я видела, он явно храбрился. Боль, наверное, адская.
Я нахмурилась.
– Перевязать нужно, чтобы кровь остановить.
Не дожидаясь ни указаний, ни протестов, я подняла с земли многострадальный аспирантский мобильник. Отыскала в голубоватом свете вспышки нож и принялась остриём ковырять шов на мужском плече, покалеченном когтями.
Пару минут спустя ткань поддалась. Я ловко разодрала рукав на пару длинных широких полос и принялась перевязывать раны. Благо они и впрямь оказались неглубокими. Кошачья лапа скользом прошла.
Бранов, надо отдать ему должное, стоически сражался с желанием взвыть всякий раз, когда я связывала чересчур крепкий узел. Я ойкала и сыпала извинениями, но аспирант только жмурился, задерживал дыхание на долю секунды и с шумом выдыхал, повторяя:
– Ничего страшного. Ничего…
Наконец раны были перевязаны. Аспирант повёл плечом раз-другой, но импровизированные бинты тест выдержали. Не расползлись.
– Ловко ты, – похвалил Бранов.
– Спасибо передачам про выживание, – отшутилась я неловко и стиснула аспирантский смартфон, надеясь скрыть дрожь, что до сих пор била тело. – Вы бы поменьше двигались, Ян Викторыч. Долго заживать будет. Кошачье… оно всегда так.
– Ничего, – наверное, в сотый раз повторил Бранов и подозрительно скривил губы. – До свадьбы заживёт.
Не успела я налюбоваться улыбкой аспиранта, а блондинистая бестия явила себя в лике луны. Невзначай напомнила о себе. Знай я на все сто, что в тот злополучный вечер Бранище видел меня на парковке, то заподозрила бы, что он нарочно сейчас про свадьбу сказал. Мол, ты уясни, Мика, всё, что происходит здесь, здесь же и останется.
Битвы, перевязки, случайные касания и улыбки для реала равны нулю. Значит, не стоит даже в тайне питать несбыточных надежд.
Что ж, наверное, это правильно. Уж лучше так.
Я поджала губы и отвернулась. Упёрлась невидящим взглядом в связанную на земле зверюгу.
В серебре лунных бликов, так напоминающих удушающие локоны Брановской бестии, кошкот больше не рычал и не дёргался. Лишь изредка жалобно мяукал, будто звал на помощь, но на удачу уже не рассчитывал.
– Что с ним-то делать будем?
– Не знаю, – отозвался Бранов. – Но оставлять так нельзя.
Аспирант поднялся на ноги и, придерживая плечо, сделал пару шагов к шерстяному комку. Склонился над ним, а я решительно кивнула.
Бранище прав. Если оставим кота, его рано или поздно найдут сородичи. Тогда мы и по болоту не убежим. Значит, придётся решать: или мы, или…
Жалобный плач, тот самый, что мы приняли за зов Оксаны, оборвал череду вызывающих дрожь мыслей.
– Пощадите! Не губите! – и снова стон, так похожий на человеческий. И если шерстяное тельце на земле в ту секунду внезапно обрело дар речи, то я оного в одночасье лишилась.
– Ты не говорила, что кошкоты умеют говорить, – попенял Бранов и мигом отступил от зверя.
Кот сразу прекратил молить о пощаде и просто горестно хныкал. Я развела руками.
– Так я и… Ян Викторович, я и сама не знала!
Глава 10. Верь себе
Возмущение, разочарование и страх росли во мне как на дрожжах. Дело в одночасье приняло неожиданный оборот! Кошкот обладал вполне связной речью, а значит, и разум у него должен быть вполне себе…
– Да что за дела?! Такого быть не может, я такого не писала!
Это ж надо! Оказывается, я о своём творении не всё знаю. Получается, я и о себе ничего не знаю, что ли? Мало того, если ещё секунду назад я была уверена, что знаю о мире всё, что нужно, то вдруг тонны подробностей бесцеремонно ломанулись в сознание.
Как наяву я видела песчаные бури в выжженых пустынях и тропические ливни в лесах у реки, питающей целый континент. Тихие заводи, полные желтопузой рыбы, и стеллажи с древними книгами, повествующими о тысячелетней истории людей, безликих богов и диких кошачьих племён.
Моя сказка вмиг раздалась вширь и вглубь! Одна беда – разложить по полочкам новые знания, чтобы они обрели полезность, не выходило. Информации оказалось слишком много. Она изнутри распирала стенки черепа.
Хотя, может, так и должно быть? Быть может, наконец чакра какая открылась, и мне просто нужно время для переосознания?
– Что же с ним теперь делать? – задумчиво протянул аспирант.
Моего ступора он и не заметил. Глаз с кошкота не спускал.
– Это… – начала я, но в горле нещадно пересохло, – это не Он.
Бранов уставился на меня с недоумением.
– Не Он?
Я помотала головой и для порядка ткнула пальцем в излохмаченный передничек на кошачьей груди.
– Не Он, а Она. Это кошечка. Совсем ещё маленькая. Ребёнок, – уточнила для пущей важности. – Маленький кошкот.
Теперь я это знала. Невесть откуда, но знала! Чудеса... Вот только Бранов на столь неожиданные подробности отреагировал неоднозначно. Не то застонал, не то протестующе замычал, баюкая перевязанную руку.