Мой препод Укротитель
Шрифт:
Обняла себя за плечи и привалилась плечом к стволу, мягкому от моховой подушки. Устало прикрыла глаза.
Страх, до сих пор запертый в самом отдалённом уголке души вальяжно растянулся. Раскинул руки-плети и сковал грудь так, что и дышать сил не оставил. А вслед за страхом и отчаяние подтянулось. Оскалилось счастливо и заставило каждый мускул окаменеть, а голову стремительно опустеть.
И верно, какой из меня проводник? Какие к чёрту внутренние инстинкты? Выдумала себе сказочку, поиграла в героя и хватит. Пора вспомнить,
– Ян Викторович, – взяв себя в руки, нашла силы развернуться к аспиранту, – я и правда не понимаю, куда идти. Серьёзно. Кошкоты в песках живут, – я с сожалением поглядела на свёрток в руках Бранова, – а мы, похоже, вот-вот под воду уйдём. Так что… зря вы в меня поверили.
Бранов вздохнул. Спорить не стал. Наверняка и впрямь был разочарован, да и руки от тяжести кошкотёнка уже отнимались.
С минуту мы постояли в тишине. Мобильник, издав предсмертный *курлык*, сдох. Фонарик погас, и темнота обступила со всех сторон. Даже очертания аспиранта теперь разглядеть с трудом удавалось.
– Надо же, в какую глушь забрались, – задрала я голову, силясь разглядеть сквозь намертво переплетённые ветви лунные проблески. – И тихо-то как.
– И правда, – чуть слышно отозвался Бранов. – Чересчур тихо.
– Слишком…
Не сказала, просто воздух из лёгких весь до конца вышел, превращая слова в шелест.
Может, так тихо и должно быть? Кто ж в чащобе жить станет? Однако воздух, вопреки моим попыткам убедить себя в обратном, тревожно вибрировал. Кровь мигом ударила в голову и ноги.
– Ян…
– Тшш!
Шорох раздался совсем рядом. Переломилась сухая веточка. В кустах явно кто-то был! И не один...
Закусив губу, я уставилась в темноту. В ушах гудело так, будто тишина разрасталась и давила на барабанные перепонки. Кажется, даже при встрече с гидрой я не боялась так сильно.
Нет, тогда всё тогда случилось наскоком. Я и понять толком ничего не успела. А уж после того, как Бранов вытащил нас в реальный мир, и вовсе испытала кайф. Никому об этом не говорила, но удовольствие и впрямь оказалось невероятным.
Адреналин бил каждую клетку, руки тряслись, ноги ходуном ходили, но это было ни с чем не сравнимое удовольствие. Удовольствие от пережитого смертельно опасного приключения из которого вышел победителем.
Потому я и прилипла пиявкой к Бранову. Надеялась добыть «дозу» невероятных приключений. Вот только на сей раз чутьё упорно твердило: победителем мне не выйти. Не в этот раз.
– Ян Вик...
В горле до того пересохло, что казалось, будто издашь ещё хоть писк – и оно трещинами покроется изнутри, как земля в пустыне!
Бранов завозился. Судя по чавкающему звуку, опустил на землю кошкота. Тот, похоже, пришёл в себя. Слабенько закряхтел.
– Мика, уходим.
Ума не приложу как, но я поняла, что значило это короткое «уходим». Мы возвращаемся в наш мир. Безопасный. Тот мир, где человек – царь, а не кусок сочного мяса.
– Ты же обратно вернуться не сможешь!
Сама не заметила, как на «ты» перешла.
– Ну и чёрт с ним!
А Оксана? Как же… бросить её?
Я снова попыталась сглотнуть и крутанула головой. Каждую секунду ожидала нападения! Прислушалась.
Тишина. Затем хлюпающая под ногами аспиранта слякоть.
Слишком громко. Слишком заметно.
И снова гнетущая тишина, а я вмиг осознала, что чувствует тонконогая газель, которой вот-вот ударом мощной лапы перебьёт хребет лев. Узнала, что такое страх неизвестности. Пропускала через себя ощущение безысходности, когда из темноты за тобой следит не то бесчувственное дуло ружья, не то глаза хищника, стоящего выше тебя в пищевой цепочке.
Сердце долбилось о рёбра сильнее и сильнее. Мысли метались стаями так быстро, что ухватить хотя бы одну за хвост было выше моих сил. Лишь одно я понимала абсолютно ясно.
Мы спасём Оксану. Обязательно спасём! Но если погибнем сейчас, помочь ей будет уже некому.
В отчаянии я вытянула обе руки навстречу аспиранту и растопырила пальцы, хватая воздух. Ещё чуть-чуть, и я ухватила бы Бранова за руку! Чувствовала его в темноте, знала, что он рядом. Совсем рядом!
Однако короткий, будто сигнальный, мявк, и всё вокруг озарила огненная вспышка. Мгновение, и меня сбило с ног, придавив к земле тяжёлым «блином».
Мяуканье котёнка, путающегося в шерстяном свитере, оглушало, а глаза после лесных потёмок никак не могли привыкнуть к яркому свету огня.
– Мика! – голос у Бранова звучал сдавленно, будто его тоже «блином» накрыло. – Мика, тянись ко мне! Тянись!
С трудом развернув голову так, чтобы не захлебнуться в луже грязной воды, я увидела аспиранта. Он лежал, как и я, на животе, прижатый распластанной на кольях сетью.
Одна лишь мысль о том, что сеть не сверкала серебром и не звенела, утешала. Обыкновенная, крупного плетения. Сжиматься, разрезая тело, точно не станет, а значит, шевелиться можно.
Подтверждая мою теорию, в одну из ячеек аспирант-то и просунул руку и теперь изо всех сил тянулся ко мне.
Повошкавшись, я тоже втиснула ладонь в прореху.
– Тянись. Тянись! – пыхтел Бранов, но сеть держала крепко. Даже на пару сантиметров сдвинуться не давала.
Но я старалась. Ещё немного, и рука у меня точно оторвалась бы!
На мгновение кончики пальцев аспиранта скользнули по моим. Золотые огоньки, словно искорки бенгальских огней, обожгли подушечки, но победный Брановский возглас заглушило чавканье ног по сырой земле.
– Лежать, лысые! Не двигаться!
Остриё копья сверкнуло и, судя по звуку, с размаху вонзилось в землю. Я с визгом одёрнула руку и зажмурилась. Но самое страшное – Бранов.