Мой XX век: счастье быть самим собой
Шрифт:
– В последние десять – пятнадцать лет вы ушли из критики и занимаетесь преимущественно биографической прозой. Известны ваши книги об Алексее Толстом и Шаляпине, их и хвалят, и ругают. Как вы объясняете ваш отход от активной критики? И почему вас привлекает биографическая проза?
– Это я объясняю тем, что в критике меньше возможностей реализовать себя, особенно в былые времена, когда господствовала «нормативная» критика. Заказывают, например, статью об известном и популярном писателе, напишешь, а тебе говорят, что нужно убрать критические замечания, потому что журналу нужна стопроцентная положительная характеристика. Кому же из серьезных литераторов хочется быть обслуживающим персоналом при литературе! Вот некоторые и ушли в биографическую прозу, тем более что почувствовали: работы в этой области непочатый, как говорится, край. Поэтому и выходят одна за другой замечательные книги о Суворове, Куприне, Гончарове, Островском, Дмитрии Донском, Тургеневе, адмирале Макарове, генерале Брусилове... В жанре беллетризованной биографии написаны и мои книги «Алексей
В книгах о Шаляпине и Алексее Толстом я поставил перед собой задачу попытаться воскресить образы замечательных людей прошлого, которые столько сделали во славу моего Отечества. Задача моя – реконструировать ту жизнь, используя для этого все возможные в литературе средства. А если письма, дневники, воспоминания и многие другие материалы, которыми я пользовался при реконструкции той жизни, помогают «воскресить», «оживить» моих славных героев – значит, моя задача выполнена. Жанр беллетризованной биографии обладает широким спектром возможностей, что доказывают десятки, сотни книг, выходящих в серии «ЖЗЛ», «Пламенные революционеры», «Жизнь в искусстве», вторгается в «чистую» прозу под именем «политического романа», наконец, соединяется с другими видами словесного искусства, например, под названием «романа-эссе». Эти книги вызывают повышенный и обостренный интерес у читателей. Это и понятно: не так уж важно, что автор думает по тому или иному поводу: читателю гораздо важнее узнать, как было на самом деле. А реставрировать прошедшее можно и должно, лишь опираясь на документ, создавая из сплава свидетельств, писем, архивных документов некий многоцветный витраж, звенья которого складываются в цельный портрет.
Есть ли другие возможности у автора? Он ведь не общался с великим человеком. Заманчива, конечно, цель – домыслить за своего героя или что-то придумать в его биографии этакое завлекательное. Но нет! Ничего придумывать нельзя. Ограничены и масштабы домысла в психологии. Здесь фальшь особенно выпирает, особенно недопустима. И совершенно не случайно, что в известных пьесах М. Шатрова о В.И. Ленине или политических романах А. Чаковского, в которых выступают ведущие государственные деятели нашей страны и крупнейших держав Запада, авторы оперируют только документом, вкладывая в уста своих героев некий тщательно подготовленный «коллаж» из высказанного или написанного ими в разное время. Что можно предложить вместо этого? Домысел, додумывание за героя? Вот это-то и будет разрушение жанра злом, подрывающим доверие читателя.
Основная же работа – кропотливое собирание мозаики фактов, свидетельств, подробностей, реалий, «пылинок истории», из которых, нигде не отходя от правды жизни, и воссоздается картина давно прошедшего. Именно такя подходил к своей задаче, когда писал книги о Шаляпине и Алексее Толстом. Внутренние монологи Толстого, его разговоры с современниками, психология его творчества – все это требовало от меня нигде и ни в чем не изменять правде факта, засвидетельствованного в тех или иных источниках. Точно так же и при воссоздании жизни молодого Федора Шаляпина использованы его автобиографические книги «Страницы моей жизни», «Маска и душа», его письма, интервью, воспоминания о нем, собранные в известном трехтомнике Б. Грошовой, десятки, сотни, тысячи различных свидетельств, не вошедших туда. Короче, без огромной исследовательской работы, проделанной специалистами, собравшими и прокомментировавшими бесценный биографический материал о Шаляпине и его современниках, такое «Восхождение», как мое, было бы просто безуспешным. Одному человеку, как и на Эверест, невозможно забраться на такую вершину, как жизнь замечательного человека.
– А как вы решились писать о Шаляпине? Об Алексее Толстом – это понятно, но тут – певец, актер?
– Трудно ответить на этот вопрос... Может, потому, что я, как всякий русский, родившийся в деревне, повседневно слушал народные песни, а потом и сам напевал их? Может, потому, что после первого же посещения Большого театра навсегда был покорен оперой? А потом, оставаясь один за плотно закрытыми дверями и окнами, «исполнял» все партии баритонального баса, пел и теноровые, и баритональные, и даже женские партии от колоратурного до меццо-сопрано. Слушал пластинки, ходил в Большой... Пел в хоре... А еще вот спрашивают: почему я взялся писать о фельдмаршале Румянцеве?.. Действительно – почему? Ведь не выиграл ни одного сражения, не участвовал в войне, даже освобожден был по близорукости от военного дела в университете. Скорее всего потому, что во всех героях моих книг – и в Шолохове, и в Булгакове, и в Алексее Толстом, и в Шаляпине, и в Петре Румянцеве – я прежде всего вижу их любовь, беспредельную любовь к России, преданность ее интересам, патриотическую наполненность их творчества, их деяний. Эти чувства моих героев совпадают с моими. Апотому легко преодолевать многочисленные препятствия, кажущиеся порой непреодолимыми, на путях реконструкции их жизни. Легко и приятно заниматься любимым делом. А все остальное – пустяки...
– Как вы относитесь к критике?
– Вполне нормально: не люблю, когда ругают необъективно, предвзято, то ли не понимая замысла книги, то ли из каких-то внелитературных соображений... Такое часто позволяют себе «групповщики», имеющие твердые «концепции» и знающие, кого ругать, а кого хвалить. В частности, Вадим Баранов совсем недавно критиковал меня за то, что в «Судьбе художника» я «просто» отсекаю «все раннее творчество А. Толстого до Первой мировой войны (можно ли себе представить монографию о творчестве Гоголя без «Вечеров на хуторе близ Диканьки» или о Тургеневе – без «Записок охотника»?). Ну, не примитивна ли такая «критика»? Во-первых, у меня есть книга «Заволжье», целиком и полностью посвященная молодому Алексею Толстому, его становлению как художника, а во-вторых, в предисловии к книге «Судьба художника» я объясняю своим читателям, почему действие в этой книге начинается с войны 1914 года. Вот такая «горе-критика» лишь мешает работать, запутывает ясные проблемы. А вот очень мне понравилась крохотная рецензия в «Смене» о моей книге «Алексей Толстой», в которой, кстати, жизнь и творчество моего любимого художника рассматривается целиком, понравилась тем, что студентка, автор рецензии, пишет, что читала эту книгу «как детектив».
– А что ждет вашего читателя в будущем?
– Давно работаю над книгой о МА. Булгакове: первая статья о нем опубликована «Огоньком» в 1969 году, только что вышла огоньковская книжечка, куда вошли статьи о Булгакове. Сейчас пришла пора закончить книгу «Михаил Булгаков. Жизнь, личность, творчество». Замыслов много, но эта рукопись просто на рабочем столе, как говорится...
Беседу вел В. Афанасьев.
2. «Счастье в возрождении славы России»
В Воениздате только что вышла новая книга – документальное повествование «Фельдмаршал Румянцев» – о выдающемся русском полководце и государственном деятеле XVIII века. Ее создателю – известному критику и прозаику Виктору Васильевичу Петелину, автору книг о М. Шолохове, А. Толстом, Ф. Шаляпине, М. Булгакове, исполнилось шестьдесят лет. Наш корреспондент обратился к В. Петелину с просьбой рассказать о своем пути в литературе.
– Что и говорить, шестьдесят лет – возраст почтенный, но так не хочется думать, что пришла эта грустная пора – подводить итоги... Нет, не пора, чувствую, что рановато, столько еще не сделано из того, что намечено.
– Но ведь и сделано уже немало. Написаны фундаментальные книги, внесен определенный вклад в исследование истории нашей культуры. Работа над ними пришлась как раз на время так называемого застоя. Но если вспомнить ваше интервью «Московскому литератору», опубликованное под названием «Быть самим собой», где вы говорите о тех годах, то вам не в чем себя упрекнуть, хотя обстоятельства были для всех одинаково неблагоприятными.
– Вы затронули для многих моих коллег больную тему, которую «Книжное обозрение» сформулировало примерно так: вот вы написали последнюю книгу, вы в самом деле так думаете? И с грустью читаю признание моего друга: «Нет. Я все еще наивно жду часа, когда наконец смогу высказать все, что я действительно думаю». Счастлив тем, что я всегда писал то, что действительно думал. А потому все мои книги, и о Шолохове, и о Толстом, и о Булгакове и др., проходили с большим трудом. Правда, по разным причинам. В частности, в книге о Шолохове я утверждал (в 1965-м и ранее), что в образе Григория Мелехова и в донском казачестве вообще воплощены «коренные, общенародные черты русского национального характера». И, несмотря на сопротивление вульгарных социологов, эта точка зрения вошла в научный обиход и повседневное читательское восприятие. Испытав на себе удары инакомыслящих, я никогда не мешал другим, работая в издательстве «Советский писатель», проявить себя, защищал их от нападок. А потому горжусь, что «Привычное дело» Василия Белова в полном объеме, то есть по рукописи, а не по публикации в «Севере», вышло в «Советском писателе». Наверное, и «Синие сумерки» Виктора Астафьева, появившиеся в том же издательстве, – это его лучший сборник рассказов. Редактировал я и книгу рассказов Евгения Носова. В 60-е годы, когда упомянутые книги вышли, это было не так-то просто, как может сейчас показаться. Они ведь писали то, что думали... Однако хочу упомянуть, что я помог издать и такие книги, как «На чужбине» Льва Любимова, «За Синей птицей» Ирины Нолле, «Я сын твой, Москва» Леонида Жуховицкого, тогда молодого, в сущности, начинающего, а вот как он развернулся сегодня.
Но удивительно другое: прочитал интервью главного редактора «Правды» И.Т. Фролова «Московскому комсомольцу» (7 января 1990 г.). Так вот, в этом интервью он утверждает, что формулировку о приоритетности общечеловеческих ценностей только в наше время «ввел» М.С. Горбачев: «Он сам вышел на эту формулировку, которая сейчас составляет сердцевину нового политического мышления... Это оценили во всем мире, по-моему, даже больше, чем у нас... Мы тут особенно кичиться не можем, мы еще порой – дремучие». С этим, конечно, можно согласиться, если вспомнить годы застоя, уничтожение «Молодой гвардии», «Нового мира», статью А.Н. Яковлева «Против антиисторизма», опубликованную в «Литгазете» 15 ноября 1972 года: в статье избивались как раз те, кто в своих работах пытался утверждать приоритет общечеловеческих ценностей и протестовал против вульгарного классового подхода в оценке различных общественных явлений и художественных ценностей. В этом списке были и М. Лобанов, и В. Кожинов, и О. Михайлов, и ваш покорный слуга, и многие другие. Действительно, статья была «дремучая», вульгаризаторская. И вряд ли стоит утверждать, что именно М.С. Горбачев только сейчас «ввел» это понятие о приоритете общечеловеческих ценностей.