Моя единственная
Шрифт:
— Я реалист. Я… Я не знаю.
Я беру ее руки в свои, притягивая их к груди.
— Сейчас ничего не решается, Дев. Ты обещала, что мы подождем три недели до моего отъезда.
Я держусь за этот кусочек надежды. Если она сможет придерживаться этого, то у меня будет немного времени, чтобы разработать план.
— Я не знаю, что изменится за это время…
— Может, ничего. Может быть, все. Все, что я знаю, это то, что я люблю тебя, и независимо от того, как сложатся наши отношения, я хочу быть рядом с тобой сейчас. Ты позволишь мне?
Я
— Если ты пообещаешь, что, независимо от конечного результата, ты примешь это.
— Я приму это.
Я лгу сквозь зубы, потому что есть только один приемлемый результат, и это тот, в котором мы с ней окажемся вместе. Я говорю ей то, что она хочет услышать, и обещаю найти способ сделать так, чтобы все было, по-моему.
Я не хочу ее потерять. Ни сейчас, ни потом.
Глава тридцатая
Шон
В моем сердце пусто. Это все, что я могу сказать, сидя здесь, у дороги, и зная, что поеду в пустой дом. Мне пришлось оставить Девни в больнице, чтобы я мог вернуться домой, взять кое-какие вещи и привезти их обратно. Теперь я смотрю на вывеску над домом, ненавидя это название и это место. Я вернулся, потому что должен был. Я уеду, потому что у меня нет выбора, и снова буду жалеть о том дне, когда снова переступил порог Шугарлоуф.
— К черту стрелу. К черту правду! — я хватаюсь за руль, гнев пульсирует во мне. — Вот тебе правда, мама. Я потеряю единственного человека, которого стоит любить, из-за этой гребаной жизни, которую твой дерьмовый муж создал для твоих мальчиков.
Съезжая с подъездной дорожки, я чуть не врезаюсь в две машины, припаркованные у дома. Мои любопытные гребаные братья. Не в настроении разбираться с ними, я распахиваю дверь машины и прохожу мимо них.
— Шон, остановись! — зовет меня Деклан, и я отмахиваюсь от него.
— Эй, серьезно, что происходит?
Я поворачиваюсь и смотрю на них обоих. Все ужасно. После того как все было так невероятно хорошо, хуже быть не может.
— Все рушится!
— Мы приехали проведать вас с Девни. Сидни разговаривала с ней по телефону, и я подумал, что тебе может понадобиться друг.
— И ты теперь друг? — спрашиваю я с ехидством в голосе.
— Я бы хотел считать себя больше, поскольку я твой гребаный брат, — Деклан скрещивает руки на груди и ждет.
— Я в бешенстве.
— Мы это видим.
— Я действительно чертовски расстроен. Нет, к черту! Я… С меня хватит!
Коннор подходит ближе.
— Я предполагаю, что умирают не только Джаспер и Хейзел. Ты выглядишь как крушение поезда, и лучше поговори с нами, позволь нам быть твоей боксерской грушей для гнева, который крутится у тебя в голове.
Когда, черт возьми, мой младший брат стал таким? Если бы я не был так близок к тому, чтобы сойти с ума, я мог бы просто восхититься. Я не знаю, как много можно сказать. Я не знаю, что именно Девни кому-то рассказала,
— Девни будет законным опекуном Остина. У нас были… планы.
— Какие планы? — спрашивает Дек, садясь. Исчезло отношение мудака, и появилось беспокойство.
— Мы собирались вернуться во Флориду вместе. По крайней мере, так было задумано. Мы с ней были счастливы. Так чертовски счастливы, что казалось, будто весь мир имеет смысл, а теперь ничего не имеет.
— Все не так мрачно, брат.
Я смотрю на Деклана и вздыхаю.
— Разве не так? Какой, черт возьми, у нее выбор? Она не может сказать: «Прости, парень, я знаю, что твоя жизнь здесь, семья, друзья и останки родителей, но я люблю этого парня, поэтому мы переезжаем».
Коннор кивает.
— Ты должен думать о том, что для него сейчас лучше.
— Я знаю.
— Я не говорю, что ты не знаешь, Шон. Не нужно неправильно понимать мои слова, — Коннор хлопает меня по плечу. — Я сочувствую тебе. Когда Элли… ну, когда все случилось, у меня была та же проблема. Внезапно у меня появилась маленькая девочка, за которую я нес ответственность. Хэдли нужен был герой, и Остину тоже.
Вот тут-то и кроется проблема.
— Я не гребаный герой.
Деклан покачал головой.
— Черта с два. Ты больше герой, чем любой из нас — ну, может, не больше, чем настоящий герой войны, но все же. Ты знаешь, сколько детей равняются на тебя? Особенно таких, как Остин. Ты на плакатах на их стенах и на открытках, которыми они обмениваются.
Может, так оно и есть, но я еще и тот парень, который хочет только одного — завернуть Девни и увезти. Это не тот человек, на которого ему нужно равняться.
— Я не… — начинаю я, но не могу этого сказать. Правда в том, что да, я хочу забрать ее и оставить себе, но никогда не сделаю этого, если в результате мне придется причинить боль ей или Остину. Меньше всего на свете я хочу причинять ей душевную боль.
Я хочу быть ее спасением, а не погибелью.
— Не станешь? — настаивает Дек.
— Я даже не знаю, что делать.
Коннор тяжело вздохнул.
— Ты делаешь все, что можешь. Ты предоставляешь ребенку стабильность и выход. Ты любишь Девни, несмотря ни на что.
Они не понимают сути. Я могу сделать все это, но финал все равно будет тем же. Я не могу переписать историю. Мы все видим, как это будет происходить, и здесь нет счастливого конца. Это гребаная трагедия.
— И тогда я уеду? Какой, блядь, в этом смысл? Я люблю ее. Она любит меня. Я люблю парня, который не сделал ничего плохого, а потом сажусь в самолет и возвращаюсь во Флориду? И это делает все лучше?
Оба моих брата смотрят на меня, потом друг на друга. Деклан говорит первым.
— Знаешь, ничто не говорит о том, что она не уедет в конце. Что у тебя есть? Чуть меньше трех месяцев, чтобы стать тем мужчиной, который нужен ей и Остину.