Моя единственная
Шрифт:
Он дышит через нос и опускает взгляд.
— Я бы ничего не сказал. Я здесь только для поддержки.
Интересно, сколько раз еще может разбиться сердце, прежде чем просто сдастся. Сегодня я понесу больше потерь, чем смогу вынести.
— Прости меня, Шон. Пока не поздно и все не запуталось, я скажу это.
— Я знаю.
— Знаешь?
Шон кивает.
— Ты знаешь, что я люблю тебя? — спрашиваю я, и мой голос срывается на полуслове.
Он тянется к тому месту, где моя рука лежит на плече Остина,
— Я это знаю.
Я надеюсь, что этого будет достаточно. Он нужен мне, и следующие несколько месяцев станут испытанием, к которому никто из нас не готов. Ни одна пара, только начинающая совместную жизнь, не должна переживать подобную трагедию. Мы сильны, но я не знаю, достаточно ли мы сильны. Нам столько всего предстоит пережить.
Остин слегка шевелится, и оба наших взгляда переходят на его лицо. Он издает слабый стон, и я беру его руку в свою.
— Все хорошо, малыш.
Спустя еще несколько секунд он открывает глаза, и они встречаются с моими.
— Тетя?
Слезы текут по моему лицу, и я захлебываюсь облегчением от того, что он проснулся.
— Привет, сладкий мальчик.
Я подношу его маленькую руку к своим губам. С ним все в порядке. Я знаю, что все вокруг плохо, но в эту самую секунду я позволяю себе радоваться, что Остин не ушел.
Он оглядывается на Шона.
— Привет, малыш.
Улыбка Остина при виде Шона заставляет мою грудь напрячься.
— Где мама и папа?
Шон касается его макушки.
— Что ты помнишь?
Он оглядывается по сторонам.
— Я разговаривал по телефону, а потом…
Остин задыхается, и я крепче сжимаю его руку.
— Все в порядке, Остин.
— Авария. Мы летели. Я помню… Я помню, как папа кричал, а потом были крики, — тело Остина начинает дрожать.
— Ш-ш-ш, — пытаюсь успокоить я его. — Тебе не нужно ничего говорить, просто дыши.
— Мама? Папа?
По моей щеке катится слеза, и я использую все свои силы, чтобы держать себя в руках.
— Авария была ужасной. Мне жаль, Остин. Мне так жаль. Они пытались, но они…
— Нет! — кричит он, пытаясь вырвать свою руку из моей хватки. — Нет! Я должен их увидеть! С папой все в порядке. Он говорил со мной.
Из его горла вырывается всхлип, и мне хочется кричать и плакать, но я крепче сжимаю его руку.
— И он так сильно боролся… — я вытираю слезы, которые продолжают падать.
— Я знаю, что это тяжело, — сквозь слезы говорит Шон. — Я знаю, как сильно ты хочешь, чтобы это прекратилось, и мы тоже хотели бы этого. Твои родители так любили тебя.
Остин плачет еще сильнее, его пальцы крепче сжимают мои.
— Я знаю, что тебе больно, и это нормально — плакать и злиться, — говорю я ему. — Я здесь. Шон здесь. Бабушка и дедушка здесь. Мы очень любим тебя и сделаем все, что в наших силах.
Он
— Папа говорил… он сказал, что все будет хорошо…
— И он хотел, чтобы так и было, — отвечает Шон.
— Он сказал, что я должен бороться. Я должен быть сильным. Он сказал, что, как только придет помощь, все будет хорошо. Почему? Почему он не в порядке?
Мой подбородок дрожит, и я чувствую себя такой пустой.
— Я не знаю. Я не знаю, и мне хочется, чтобы все было хорошо. Хотелось бы, чтобы он стоял здесь, с нами, и говорил, как он был прав.
Мой брат должен был бороться до конца. Он никогда бы не позволил Остину чувствовать себя одиноким или напуганным, если бы мог помочь. Я представляю, как мой брат и Остин застряли в разбитой машине, он не может пошевелиться, но говорит ему, какой он храбрый, и чтобы он держался. Джаспер сказал бы или сделал все, что угодно, лишь бы Остин не потерял надежду.
Остин плачет, а потом хватается за ногу.
— Тебе больно? — спрашивает Шон.
Он кивает, и я нажимаю кнопку вызова медсестры. Она быстро приходит с обезболивающими препаратами, после того как мы объясняем, в чем дело.
— Через несколько секунд это поможет справиться с болью, — ее глаза встречаются с нашими, на лице ясно читается сочувствие.
Неважно, какую физическую боль он испытывает, эмоциональная гораздо сильнее. Я целую Остина в макушку и бормочу ему на ухо о том, какой он сильный и как мы справимся с этим.
Он плачет.
Я плачу.
А потом, спустя еще несколько минут, его глаза закрываются, и он засыпает.
Шон подходит к окну, вытирает рукой лицо, глядя на улицу.
— Этот ребенок никогда не будет прежним, — говорит он, не поворачиваясь ко мне.
— Нет, никто из нас не будет.
— Я потерял мать в его возрасте, и это изменило всю мою жизнь. Все меняется, когда ты теряешь родителей. Все.
Все изменится для всех нас. Я двигаюсь к нему, желая прикоснуться к нему, обнять, почувствовать хоть какой-то комфорт, который он дает, но прежде, чем я успеваю дотянуться до него, раздается стук в дверь.
Мы поворачиваемся и видим там моих родителей.
— Он уже проснулся? — спрашивает папа.
— Да. Мы ему сказали.
Мама закрывает рот руками, но я все равно слышу ее приглушенный крик.
— Мы бы хотели посидеть с ним, — объясняет папа.
— Конечно.
Мы с Шоном выходим в коридор, потому что знаем, что ничего не можем сделать, пока Остин спит. Я чувствую, как с него спадает напряжение, и мой очень ласковый парень кажется мне далеким. Я знаю, что ему больно, и он имеет на это право, но я сделала то, что должна была сделать, чтобы защитить свою семью, и теперь мне придется сделать это снова.