Моя Оборона! Лихие 90-е. Том 4
Шрифт:
Когда пальба затихла, отправились искать и добивать раненых.
— Гля, че тут! — Заорал один из братков, роющихся в картонной коробке, одной из тех, которые собирались грузить.
— Че? — Спросил Глыба — здоровенный мужик и их бригадир.
— Трава тут! Гашиш, видать!
— Че, план? — Удивился другой боец.
Заинтересовавшийся Мирон пошел к грузовому кузову-домику дежурки.
— И че делать? — Спросил браток, подняв голову от ящика.
— Грузите все, что есть в газик, — решился Глыба. — И с#буем отсюда вместе с травой, пока шухер не подоспел.
Вечером на форштадте было прохладно. Большой холм, ведущий к некогда серьезным военным укреплением, теперь обзавелся дорогой, которая тянулась к одноименному поселку.
С высоты форштадта было видно весь город. Армавир блестел в закатном солнце, белел своими девятиэтажными домами, пестрел улочками.
— Ну и где они? — спросил Степаныч.
Мы были уже в сборе. Приехали на стрелку на трех машинах: пассат, чероки одного из знакомых Степаныча и буханка, которая везла людей. Всего нас было семнадцать человек и все — сотрудники Обороны.
Когда машины пацанов с кирпичного стали прибывать, оказалось, что людей там не меньше. Подъехавшие иномарки: от пассата, до паджерика, выстроились в ряд на пустыре, вытоптанном у гравийной дороги.
Бандиты стали выгружаться. Я заметил там и тех троих, что были у юриста Саши сегодня днем. Сам адвокатик, кстати, тоже приехал с нами. Трясясь от страха, он стоял рядом со мной и, с ужасом в глазах, смотрел на все увеличившуюся компанию бандитов.
Потом, среди кирпичников появилась… женщина. Невысокая и полненькая, лет пятидесяти, она растерянно смотрела по сторонам, когда один из братков выводил ее из машины. Я сразу понял, что бандиты притащили сюда мать Никитина.
— А ты куда прешь? — Заорал вдруг кто-то из братков.
Возле старенькой БМВ началось странное копошение, привлекшее мое внимание.
— В тачке сиди!
Я напряг зрение. Сумерки еще только подступали, и потому я успел рассмотреть, кого же бандит заталкивал в машину.
Широкоплечий браток положил большую кисть на голову… того самого детектива Вадима, и с силой пихал его обратно в салон своей БМВ.
Глава 27
— Сиди, а то башку пробью! — Орал браток.
— Ваня, ты че там разорался? — Закричал вдруг крепкий, но невысокий мужчина из кирпичного.
— Да это, Федр Михалыч… — браток немного растерянно обернулся к позвавшему его бандиту. — Детектив этот ссаный из машины выходить намылился! Высадить не успели!
Мужика, которого братки звали Федр Михалыч, я знал. Это был лидер банды, которого остальные бандиты города чаще всего называли кличкой Моргун. По фамилии Моргунин. Сам же Федор Михалыч себя по кличке никогда не называл. Он вообще всячески боролся с любыми проявлениями «блатняка» в банде. А отношения к себе требовал, скорее, как к тренеру.
Пацаны с кирпичного были вообще не типичной для Армавира ОПГ, но что они оставались при этом ОПГ не вызывало сомнений.
Моргун запрещал своим людям пить, курить и тем более принимать наркотики. Регулярные тренировки в спортзале и на свежем воздухе были обязанностью каждого участника группировки.
В отличие от Михалыча, чалящегося в СИЗО, который среди своих старостаничников тоже пытался вести «пропаганду ЗОЖ», но сам ей не соответствовал такому образу жизни, Моргун строго придерживался своих принципов. И также строго требовал их исполнения и от остальных.
Хотя кирпичный был довольно немногочисленной бандой и редко лез в город, подмяв под себя, в основном промзону, отдельные ее бойцы внушали уважение.
Перед нами сейчас стояли человек двадцать крепких и сбитых мужиков. Все отлеты, широкоплечие, толсторукие и поджарые. Моргун неплохо поработал над своими людьми.
Я мало знал про самого главаря банды кирпичного, но то, что мне было о нем известно, несомненно, выводило Моргуна рядя остальных многочисленных «авторитетов».
К слову, сам себя авторитетом он не считал, и всячески отрицал блатную романтику, тюремные понятия, и прочую, по его мнению, чушь. Моргун считал себя патриотом своей родины и яростно ненавидел все, что творилось сейчас в новой России. По иронии судьбы своими действиями он только раскручивал весь этот маховик бандитизма, который из года в год только набирал обороты.
Сложно сказать, что было в голове у самого Моргуна, но мне кажется, что это какая-то каша из все еще советского патриотизма, христианства, принципов здорового образа жизни, густо намешенной на том, что можно было бы назвать абсолютной верой в право сильного. Наверное, Моргун считал это своеобразной справедливостью. Кто силен, тот и прав. Ведь именно правом сильного пацаны с кирпичного пользовались, когда крышевали новоявленных бизнесменов промзоны.
Что ж, такие воззрения полностью соответствовали тому, что творилось сейчас в моей стране. И хоть я был не в восторге от всего этого, понимал, что тоже вынужден играть по этим правилам. Иногда, чтобы выжить и защитить своих, приходится делать то, что не нравится. В этом мы с Моргуном, пожалуй, были похожи. За одним только исключением. Ему, похоже, по большей части все нравилось.
В отличие от других ОПГ кирпичики не почти совались в широкую торговлю и услуги, а вотчиной их были в основном работяги, организовавшие свои небольшие узконаправленные бизнесы на останках Армавирской промзоны.
Пацаны с кирпичного трясли автомастеров, шиномонтажи, торгашей стройматериалами, и местные рабочие бригады шабаев. Хотя иногда они и предпринимали попытки пролезть вглубь города, но, будучи немногочисленными, мало что могли противопоставить крупным ОПГ Армавира. Хотя и старательно покусывали их жирные бока.
Стоит ли говорить, что остальные бандиты презирали Моргуна с его спортиками. Банда, в которой не было ни одного авторитета или коронованного вора в законе, слишком отличалась в их глазах от остальных. Моргун, конечно, призирал армавирских братков в ответ и считал, что развал страны советов — во многом вина таких, как они уродов, пустивших свои щупальца на местах.
Ни пацаны с кирпичного, ни остальные бандиты города, совершенно не задумывались о том, что являются, по сути, одним и тем же явлением, только чуть-чуть в другой упаковке. Для них различия были очевидны и слишком критичны.