Моя подруга всегда против
Шрифт:
– Какая жалость. Я крайне огорчен. Вам никогда не приходилось испытывать жгучее огорчение?
– Просто мне сейчас надо кое-куда ехать.
– Куда же это?
– Я и сам не знаю.
– Ясно. Жизнь богата неожиданностями, верно?
– Нет, я просто адреса не знаю. Но это недалеко. Я не за границу еду, не подумайте чего.
– Провалиться мне на этом месте, если я такое заподозрил.
– У меня есть… то, что вам нужно. Могу прямо здесь отдать… – Я полез в карман.
– Нет, – китаец вскинул руку, – я предпочел бы более приватную обстановку. – Он повел головой в направлении камеры внутреннего наблюдения, нацеленной на площадку перед окном выдачи. – Жаль, но мы не можем оставаться здесь
– Почему?
Китаец стрельнул глазами на своего спутника.
– Нестыковка с расписанием поездов.
Его спутник удрученно разглядывал носки своих туфель.
– Ага, ясно… – закивал я; никто ко мне не присоединился. – Сейчас узнаю, куда мы едем. Начальник, конечно, сообщит мне адрес, но, боюсь, я буду очень плотно занят.
– Позвоните, когда освободитесь. Я не меньше вашего надеюсь, что ждать не придется слишком долго.
– Да, неплохая мысль.
– Хорошо. Номер моего мобильного телефона…
– Э-э-э…
– Э-э-э?
– Со многих наших аппаратов нельзя звонить на мобильные телефоны, у нас идет борьба с нерабочими разговорами, знаете ли.
– Ну да, еще бы. А разве мобильного телефона у вас нет?
Я рассмеялся:
– Нет уж. Мобильниками пользуются только коз… Нет, у меня нет.
Говорун повернулся к Молчуну и что-то отрывисто сказал по-китайски. Судя по реакции Молчуна, он хотел что-то возразить, но Говорун настойчиво повторил фразу. Молчун неохотно вытащил из кармана мобилу и отдал мне.
– Видите номер? – Говорун указал на запись в блоке памяти. – Это номер моего мобильного телефона. Когда освободитесь, позвоните, договорились?
– Договорились. Пойду узнаю, куда мы едем…
– Это ни к чему. Встречу назначим, когда позвоните, в каком-нибудь месте, где легко поймать такси.
– Хорошо. Тогда до встречи.
– Именно.
Я лихорадочно подыскивал слова, которые завершили бы беседу с громилами из триады на мажорной ноте, но в метре от меня уже переминался с ноги на ногу Бернард. Перехватив мой взгляд, он постучал по часам. Я пискнул: «Мне пора» – и сделал ручкой. Китайцы в ответ махать не стали.
Персонал под конвоем вели в автобус. Бернард шествовал во главе колонны, Дэвид – в арьергарде, следя, чтобы никто не сбежал. Когда недовольные массы погрузились в автобус, Дэвида отправили назад в корпус проверить туалеты. Через пять минут он вернулся. Следом с понурым видом брели Радж, Уэйн, два ассистента и библиотекарь отдела общественных наук.
Автобус тронулся, Бернард стоял у места водителя и «в общих чертах вводил в курс дела» участников мероприятия. Курс дела выглядел довольно неопределенно. Бернард сообщил, что я подготовил массу интересных семинаров, которыми мы будем охвачены весь день до пяти часов. Обедать будем на месте, в Банерли-Хилл. Так называлась старая начальная школа, здание которой университет купил, когда она оказалась ненужной муниципалитету. Школу превратили в конференц-центр, а довольно ухоженные спортплощадки отдали студентам физкультурного факультета. От учебного центра до школы езды было пятнадцать минут. Десять из них я потратил, пытаясь сообразить, что делать с пятьюдесятью товарищами по несчастью до пяти часов, чтобы не только рационализировать их работу, но и не оставить впечатления, будто я выдумал программу Дня за десять минут до его начала.
Спустя убийственно малый промежуток времени я уже сидел в зале вместе с остальными работниками учебного центра, хотя «вместе» – не совсем подходящее выражение: вокруг меня пролегла мертвая зона в виде трех пустых кресел с каждой стороны. Пройдет еще несколько минут – и меня позовут на сцену. В мозгах звенела пустота, я грыз ногти. Бернард сделал приглашающий жест. Я картинно обернулся на сидящих сзади, произнес одними губами:
– Всем-всем, прошу тишины, – произнес Бернард, заглушая ропот в зале. – Я временно слагаю с себя полномочия. Сегодняшним мероприятием будет руководить Пэл.
Я подошел к микрофону, провожаемый очень редкими хлопками. Хлопал только один человек.
– Спасибо, Бернард. Ну… Это… Сзади хорошо слышно?
Люди в задних рядах сидели с каменными лицами, из чего я сделал вывод, что слышно хорошо. Странно, но микрофон, казалось, почти не усиливал мой голос, хотя улавливал мое дыхание, превращая его в треск раздираемой в клочья бумаги.
– Вот и отлично. Итак, мы собрались на День рационализатора. Да, День рационализатора… Рационализаторский день. Что именно мы понимаем под Днем рационализатора? Ну, это – день, это – отрезок времени, когда мы собираемся все вместе, чтобы рационализировать разные вещи, то есть сделать их лучше. Что именно мы понимаем под фразой «сделать лучше»? Попросту – улучшить. Хотя мы называем этот день Днем рационализатора, его можно с таким же успехом называть Днем улучшений. Считаю, что об этом важно помнить.
Я развивал тему ровно сорок пять минут, сформулировав столько определений понятий «рационализация» и «день», что Витгенштейн [17] удавился бы от зависти. После чего мне оставалось лишь одно:
– А теперь я хочу предложить разделиться на группы по пять-шесть человек и обсудить, что вы сами понимаете под «рационализацией». В зале вы найдете блокноты. Даю… скажем, полчаса. Годится?
Убив полчаса, я убил еще столько же, вызывая на сцену представителя от каждой группы зачитать результаты групповых изысканий. Еще полчаса подводил итоги. Потом взял по человеку от каждой группы, попросил написать «Наша реальная ситуация» в верхней части блокнота и «Ситуация, которой мы хотим достигнуть» – в нижней и дал задание группам заполнить пространство между верхом и низом описанием поэтапных действий. Затем я перетасовал состав групп и предложил каждой скатать в ком лист бумаги. Расставив группы по кругу, я заставил их бросать друг другу бумажный ком в произвольном порядке, воображая, что ком – это студент. Человек, поймавший ком, должен был внести рацпредложение в соответствии с нуждами студента, потом перебросить ком следующему участнику, который был обязан отреагировать на предложение. Каждый шестой бросок означал студента-инвалида или студента, принадлежащего к этническому меньшинству. Наконец, пытаясь освободить персонал от психологической зацикленности на старомодных представлениях о библиотеке и надеясь снести преграды на пути потока новых идей, я провел двадцатиминутный сеанс «первобытного ора».
17
Австрийский философ, одно время возглавлявший кафедру философии Кембриджского университета, автор исследований по логике, а также природы человеческого мышления и языка
После сеанса немного охрипший Бернард сказал, что пора обедать. Я объявил, что жду не дождусь второй части дня, чтобы углубить начатое в первой части.
– Спасибо, Пэл. Я… не ожидал, – просипел Бернард, когда мы вереницей потянулись к буфету.
– Ну, я хотел, чтобы получилось свежо, спонтанно. Чтобы люди не думали, будто я работаю по жесткому плану.
– В этом вы преуспели, – заметил Бернард.
– Сколько времени будет длиться перерыв на обед? Вы говорили – час?
– Полчаса. Чтобы энтузиазм не угас.