Моя подруга всегда против
Шрифт:
– У твоего тарифы грабительские.
– Зато несколько звонков можно сделать бесплатно, это компенсирует издержки.
– Это если часто звонить. Мне же телефон требуется только в экстренных случаях.
– Заткнись. Ты всегда так говоришь, а потом начинаешь слать сообщения по всему миру.
– Извините! – перебил я. – Но здесь человек застрял! Вам не кажется, что…
Я осекся, услышав, как опять открылась дверь туалета, в котором по-прежнему находилась моя задняя часть.
– Пэл? – позвал Бернард крайне встревоженным тоном. – Пэл?
– Быстрее, быстрее, – прошипел я, протягивая
– Пэл?! – вскричал Бернард, как мне показалось, у самых моих ягодиц. – Дэвид! Дэвид, похоже, я нашел его.
Китайцы были не глухие и немедленно смотали удочки.
– Вернитесь! – взмолился я, впрочем, без особой надежды.
Голос Бернарда прозвучал совсем близко. Наверное, его обладатель перелез из соседней кабинки через перегородку.
– Пэл, вы застряли?
Меня настолько поразила беспросветная глупость вопроса, что захотелось крикнуть в ответ: «Нет, Бернард, с чего вы взяли?» Однако я мигом смекнул, что в моем положении лучше не становиться в гордую позу. Пожалуй, не существовало позы, в какую можно было бы встать в моем положении.
Сзади послышались другие голоса. Это начали собираться зеваки. Бернард осторожно подергал меня за ноги. Не помогло. Казалось, мне легче было вылезти наружу, чем вернуться назад.
– Ох, не-е-ыт. Он действительно застрял. Вы действительно застряли, Пэл.
– Может, стащить с него брюки? – предложил Дэвид.
Толпа отозвалась одобрительным гулом.
– Нет! – завопил я. – Не троньте брюки!
– Дэвид, сходите за завхозом. У него наверняка есть какие-нибудь специальные инструменты… Пэл, сохраняйте спокойствие. Я сейчас зайду с другой стороны.
Шелест и стрекот, словно в воздух поднялась стая саранчи, сменила мертвая тишина, и я рад бы сказать, что потратил время на молитву Господу, дабы он явил чудо спасения. На самом же деле я просто обмяк, уповая на скорый конец мучений и легкую смерть.
Через минуту или две наиболее быстроногие сотрудники учебного центра вынырнули из-за школьного здания. Вскоре почти все были в сборе, расположившись передо мной галдящим полукругом. Некоторые запыхались, другие оживленно болтали, все до единого сияли улыбками, не в силах скрыть злорадство.
Не было только Дэвида, который, очевидно, отправился искать завхоза. Последним появился Бернард с привычно встревоженной физиономией. Он помрачнел еще сильнее, когда оценил, на какой высоте находится окно. Задрав голову, Бернард уставился в мои ноздри и поинтересовался, как я себя чувствую.
– Да так, знаете ли, – пожал я плечами.
Я старался ни с кем не встречаться взглядом, но известное дело – когда закрываешь лицо ладонью, хочется подсмотреть в щелку между пальцами, и постепенно ужас начал засасывать меня. Магнитные силы саморазрушения повернули мою голову так, что я уткнулся взглядом в глаза Карен Роубон. Ухмылка рассекала ее лицо надвое. Интересно, может ли человек умереть от восторга? Я решил, что, к моему огорчению, не может. Заговорив, она попыталась прикинуться обеспокоенной, но притворство было выше ее сил.
– Вот это да, Пэл… – Карен умолкла, кривя губы так и сяк, чтобы не разразиться
Я вздохнул и закатил глаза:
– Разве не ясно?
Тишина одеялом накрыла толпу. Напряжение, с каким собравшиеся ждали, что я скажу, по силе уступало лишь напряжению, с каким я соображал, что бы такое сказать. Люди ждали ответа, боясь проронить хоть слово, боясь даже дышать. А я все тянул и тянул паузу, почти достигнув предела, после которого окончательно побеждает безмолвие и люди начинают по одиночке или попарно расходиться.
– Эй! – наконец встрепенулась Карен и чуть выступила вперед, как бы принимая на себя роль выразителя нужд толпы.
– Какого черта. Ясное дело, что я зашел в туалет…
– А дальше…
– Ясное дело, что я зашел в туалет… а куртку негде было повесить. Я увидел дерево… за окном… полез повесить куртку, но застрял.
Объяснение содержало толику истины. Конечно, было очевидно, что оно меня не спасет. Оставалось прибегнуть к последнему средству защиты: обвести толпу взглядом, подразумевающим, что если вам непонятна элементарная логика такой цепочки событий, то вы сами кретины.
И тут наступил переломный момент. Бернард тяжело плюхнулся на чашу весов – увы, не мою.
– Не-е-ыт, в туалете было куда повесить куртку, – оповестил он собравшихся. – Я сам видел крючок на дверях кабинки.
– А-а… наверное, я его не заметил.
В приступе смеха некоторые осели на землю. У всех по щекам текли слезы, женщина из межбиблиотечного абонемента упала в объятия подруги, охая: «Воздуха не хватает, воздуха…»
Я так и не узнал, какая сволочь вызвала газетчиков, но репортер и фотограф из местной ежедневной газетки прибыли на место куда быстрее, чем завхоз придумал, как меня освободить из капкана. Завхозу пришлось выбивать оконную раму. Он сказал, что с удовольствием вытащил бы меня, применив грубую силу, если старший по должности возьмет на себя ответственность за возможное повреждение позвоночника. Бернард не согласился. Когда меня опустили вниз, на мне, словно балетная пачка, красовалась деревянная оконная рама. Пришлось ее распиливать.
Урсула сидела за столом в окружении орущих детей и брокколи. Когда я в полном изнеможении ввалился в дверь, она немедленно вскочила.
– Разберись с детьми, – потребовала она, топая в другую комнату. – С меня на сегодня хватит. На работе выдался просто кошмарный денек.
И не забудь почистить сортир, прежде чем уйдешь!
Воспользовавшись чудесной возможностью самому себе поставить диагноз, я взял больничный на несколько дней, сославшись на «боль в мышцах живота». Обычно в заявке на больничный безбожно врут, однако мой диагноз не был полностью надуманным. Хотя, конечно, в основном мной руководило желание «спрятаться», резкие движения и вправду отзывались болью в животе, отчего я невольно морщился. Я не стал разубеждать тех, кто считал, что мой живот пострадал, когда я застрял в окне, но про себя полагал, что переборщил со стимулятором мышц (и не только – неотвязная тревога из-за триады тоже отрицательно сказалась на моих кишках).