Моя преступная связь с искусством
Шрифт:
Садег как-то заметил, что открывая новое дело, всегда нужно «прыгнуть выше своей головы», и я пришла к мысли, что владельцы ресторана, видимо, пытаются завлечь меня своими непрошенными подношениями. «Ауар комплиментс», — повторил второй перс и ловко выудил откуда-то два внушительных сахарных конуса, заявив, что это традиция (что за традиция, мне не удалось понять из его уклончивых объяснений, но он делал все так деловито и ловко, что мне ничего не оставалось, как наблюдать).
Тем временем второй перс тер куски сахара друг о друга, как будто пытался из них высечь огонь, и мелкие кристаллики сыпались на поднос будто метель (а оттуда, в свою очередь, вверх взметались чаинки), а из-за расшитой шторы за ним наблюдал другой молодой человек (первый перс), и я, продолжая репетировать в уме свой вопрос, подумала, что этот молодой человек просто наблюдает за сноровкой второго, и опять запуталась, кто из них был первым и кто вторым, и в определенный момент мне показалось, что с ними обоими я уже говорила и в ресторане этом тоже уже когда-то бывала, и даже девушка с цветком и ручьем, тянущаяся к пожилому мужчине на огромном панно, мне очень знакома — но, с другой стороны, если приготовление пищи занимает у них чуть ли не сорок минут, неудивительно, что я уже все тут изучила, так и рождается de ja vu— наконец, улучив момент, когда другой молодой человек, который держался за штору, внезапно обратился к кому-то еще, мне не видимому и находившемуся, очевидно, на кухне, я все же задала свой вопрос.
«Что Вы сказали?» — переспросил Второй Перс и даже перестал тереть друг о друга желтоватые, крупные конусы. Он держал эти конусы в руке и как бы за поддержкой оборачивался ко Первому Персу со шторой, за спиной которого уже появился третий молодой человек. Все они выжидательно и приветливо уставились на меня, и тогда я с надеждой повторила вопрос: «Ваш ресторан располагается в доме под номером 555. У меня был знакомый из тегерана, открывший бизнес в здании под этим же номером. Что это число значит для персов?»
«Подождите, я сейчас узнаю у хозяина магазина», — приветливо ответил молодой человек и, опять оглянувшись на шторную братию, возобновил свою деятельность, продолжая тереть конусы один о другой, а затем деловито оглядел и красивую белую скатерть, и поднос с разнообразными пряностями, и лежавший на краю стола и позабытый мной игольный набор, соседствующий с незаинтересовавшей меня книгой Омара Хайяма, и пробормотал себе что-то под нос.
«Что, что вы сказали?»
«Да вот зеркало-то я и забыл!» — сказал он и я увидела, что второй официант уже стоял рядом и протягивал зеркало, и тогда первый официант взял у него зеркало и поставил на стол. Потом он зажег две стоявшие на столе свечки в массивных подсвечниках, и я увидела в зеркале отразившиеся там огненные язычки.
Все взгляды в ресторане — или, может быть, это мне только казалось — теперь были устремлены на меня. Три перса напротив уже не смеялись, а смотрели серьезно. Я знала, что сейчас у меня будет ответ.
Молодой человек еще раз деловито оглядел стол, удостоверившись, видимо, что теперь все на месте, ткнул пальцем в зеркало, указав, видимо, на огненные языки и мое отражение в нем, и отправился зачем-то на кухню. Вскоре он вернулся с ответом и, прежде чем внять ему и понять, что же такое он говорит, я вся сжалась, ожидая, что Садег заговорит со мной и передаст важное сообщение и что стул напротив меня двигался не случайно, но вместо философских суеверий, глубокомысленных истин или зашифрованных, наполненных мистикой фраз, услышала:
«Никакого особенного значения в этих трех цифрах нет».
* * *
Герпетолог Доден болел ДЦП.
Детский церебральный паралич полностью искривил его ноги, и он часами просиживал в кресле, разглядывая не нуждающихся в конечностях змей.
Несмотря на ужасную хворобу, ему удалось познать семейное счастье: он женился на девушке, которая горячо любила его, несмотря на недуг, и которую он тоже безумно любил. Девушка эта вскоре заболела туберкулезом и умерла, а он, тоже страдавший туберкулезом, почти сразу последовал за ней в могилу.
Им обоим не было и тридцати.
Зеркало номер 00
До сих пор задаюсь вопросом: для чего я живу? Почему именно меня выбрало провидение для того, чтобы я жила; почему оно, послав мне любимого человека, разрешило воспользоваться этим даром всего лишь несколько раз, но так и не привело меня к смертельной черте, подарив безболезненную, довольно беспечную жизнь?
Слезы наворачиваются на глаза, когда я понимаю, чего избежала… после нашей первой встречи прошло уже десять лет, и сейчас мне, возможно, оставалось бы жить два-три года, даже при нынешних лекарствах и великолепных врачах, а ведь мне всего тридцать пять!
II
Суй-Вей Чу
Чужое окно
Пришла пора снять завесу с очередного зороастрийского зеркала. Это зеркало не имеет почти никакого отношенья к Свету Любви, но имеет отношение к героине рассказа. Отстранимся и попробуем поведать события последних дней. Ржет довольная лошадь, пластмассовый маг в звездном синем плаще загадочно выглядывает из своего домика, игрушечный рыцарь упал, а Винни-Пух с Пятачком лежат забыто в углу. Несмотря на то, что у героини рассказа есть своя дочь, похожая на нее как две капли воды, героиня однажды имела неосторожность заглянуть в чужое окно.
В ее окне была размеренная, хотя и небогатая жизнь, пыль в углу, двухлетний ребенок, панически боявшийся пылесоса, груда наваленной на невыброшенные компьютерные мониторы одежды, сломанная кукла, которую никто не желал починить, спустившиеся шины прогулочной детской коляски, которым так и не дали глотка свежего воздуха.
Хозяин, грузный грек, мало заботился о косметическом убранстве квартиры, позволяя пакетикам с чаем пускать в кружках ростки всевозможных цветов, оставляя без вниманья плиту, превращающуюся, от налипших на нее рисин, сушеных горошин и засохших жирных лужиц бульона, в находку для археологов: все это его, озабоченного только концертами полузабытых блюзменов, не волновало — не интересовался он и отсутствием собственного угла у любимой, которая вынуждена была работать над статьями ночами, когда все засыпали, но зато сокрушался по поводу тяжелой судьбы и жизни дряхлых или просто умерших музыкантов, — «которые были настоящие гении и никто им не помогал».
Любимая, чьи литературные произведения он, грек, прочесть не мог, не зная русского языка, иногда спрашивала у него, считает ли он ее гениальной, но он всегда отвечал, что для того, чтобы ответить на этот вопрос, ему надо сначала прочитать ее тексты и поэтому слова «гений» в ее адрес произнесено не было, и она продолжала его ревновать к вялым концертам живых и активным легендам о мертвых.
Грек с возлюбленной ютились в крохотной комнатушке с пятнами на ковре, которые оставляла их дочь, любящая швыряться едой и переливать виноградный сок из блюда в стакан и обратно, и ничего не делал для того, чтобы что-нибудь изменить: дела в его магазине по продаже антикварных вещей, в магазине, забитом вещами, шли очень плохо, вернее, вообще не шли, но он говорил: «Ну что я могу сделать? Значит, такая судьба».
Несмотря на то, что на прилавке были разложены такие разнообразные вещи, как ржавый серп или подобранные где-то подковы, нитки бус, когда-то обвивавшие, подобно змее, шеи красавиц, а также мышеловки, пресс-папье, стаканчики для карандашей с выгравированными на них именами давно развалившейся фирмы, набор черепаховых гребней или покрытый пылью горшок, на который почему-то был накинут шелковый шарф, никто вещи эти не покупал. «Труссарди», — гордо говорил грек, кивая на шарф, но тряпочка с названием фирмы давно была срезана бритвой, так что нельзя было проверить, действительно ли это так.