Моя преступная связь с искусством
Шрифт:
Разговор этот меня несколько приземлил, и я подумала, что идея пойти в ресторан отмечать «годовщину» была совершенно дурацкой, тем более, что обычно мы с Садегом предпочитали небольшие забегаловки с синтетической, но сытной американской едой, вроде «Хангри Хантера» рядом с фривеем, где неизменно требовали столик снаружи, на непокрытой веранде, забирались на высокие «барные» стулья и сразу же, заказав стейк «по-нью-йоркски», раскладывали перед собой курительные причиндалы: ведь тогда в Калифорнии еще можно было курить!
Теперь, в ожидании «фесинджяна» и «коко сабзи» я не знала, чем мне заняться, и, устав рассматривать огромное панно на стене, изображающее живописный ручей и красавицу, протягивающую сидящему на другом берегу пожилому мужчине
Вытащила оттуда несколько чеков с расплывшимся сиреневым списком уже позабытой купленной ерунды, а затем наткнулась на небольшой твердый предмет.
Это был приобретенный в вашингтонском Национальном музее, посвященном истории Холокоста, набор иголок и ниток — верней, сувенир, точная копия набора, который родители дали собственной дочке, тринадцатилетней скрипачке, которую им удалось пристроить на отправляющийся в Англию «Киндертранспорт», где девочку удочерила немолодая чета.
Сами родители впоследствии сгинули в гетто.
Девочка через всю войну пронесла эти нехитрые принадлежности — все, что осталось ей от родителей — и, когда выросла, отдала их в музей.
«По нашей персидской традиции мы иголкой зашиваем рот тещи, чтоб не болтала всякую чушь», — заметил подошедший к столику и доливающий мне воды в стакан официант, увидевший иголки с нитками в моих руках, но я посмотрела на него с таким недоумением — ведь так не вязался Холокост и иранцы, иголка и эта игривость — что он произнес «невер майнд» и опять исчез в кухне.
Еду все не несли. Садег в таких случаях говорил: «Хороший знак! Это значит, что пищу не просто разогревают, но на самом деле готовят». В ресторане почти никого не было; за соседним столиком, где в свободные часы, очевидно, ели работники, лежали счета, забытая тарелка с крошками чего-то сладкого и какая-то книга. Не зная, чем бы заняться в ожидании блюд, я подошла к соседнему столику и взглянула на титульный лист: это были стихи Омара Хайяма, переведенные на английский язык.
Скучающий у входа басбой заметил мой интерес: «Это моя! Отец сбежал из Ирана в конце семидесятых годов и здесь женился, так что я так и не выучил персидский язык. Почитай, почитай!» — он сунул книгу мне в руки, и тут же его отвлекли входящие в ресторан посетители. Не желая показаться невежливой, я взяла Омара Хайяма и села на свое место.
Ресторан начал потихонечку заполняться; неподалеку от меня устроились мужчины, разговаривающие на фарси. Скорее всего, они знали хозяина ресторана и поэтому обсуждали совершенно не касавшиеся пищи дела — во всяком случае, так мне показалось, ибо один вдруг вынул из кармана список, напоминавший меню, и начал обсуждать его с хозяином ресторана, а тот стал на этом листке что-то писать.
Затем оба заспорили. Другой, черный и некрасивый, со шрамом над верхней губой, уставился на меня и начал напевать какую-то песню. Я почувствовала себя неуютно, единственная посетительница, сидящая в одиночестве, с дополнительным столовым набором и перевернутым пустым бокалом вина.
Наконец еду принесли. На что я надеялась? Что рядом с персидскими блюдами, сложными ароматами и простонародной болтовней на фарси стану ближе к нему?
Я потянулась через весь стол и перевернула пустой бокал, а затем положила немного еды на вторую тарелку (шпинатово-баклажанную, коричнево-зеленую, пряную смесь), создав впечатление для тех, кто войдет в ресторан, что я не одна.
Может быть, мой спутник получил срочный звонок на мобильный и вышел на улицу, чтобы завершить деловой разговор.
Только я закончила возиться с тарелкой, как мне показалось, что спинка стула напротив меня покачнулась, как будто там кто-то сидел. Если бы он сейчас здесь появился, я бы все отдала!
Слезы выступили у меня на глазах и «его» бокал напротив меня заискрился.
Мне
Для ничего не подозревающих людей в ресторане я была обыкновенной посетительницей, одинокой чудачкой, женщиной, не нашедшей себе кавалера — но во мне жило волшебное ощущение и трепетали бабочки в животе… Десятое фото звало и горело, и неожиданно я почувствовала неудобство, будто оказалась, в белой ночной рубашке и полусонная, на сцене у всех на виду… Мне захотелось сбежать, укрыться одной в своей комнате, но вдруг, вдруг… вдруг меня захлестнуло странное теплое чувство: я поняла, что пришла в ресторан, чтобы встретиться с ним.
Если бы сейчас ко мне подсел кто-то, хоть слегка смахивающий на Свет Любви, я бы приняла это как должное, ни секунды не сомневаясь в том, что он подослал мне своего двойника. Не заботясь о том, что обо мне могут подумать, я стала оглядываться по сторонам в поисках этого двойника, но никого и ничего не увидела, кроме огромного панно на стене, изображающего девушку, протягивающую цветок через ручей пожилому мужчине, и трех холерично хохочущих персов за соседним столом.
Изображенная на панно юная девушка с пожилым мужчиной, из-за очевидной разницы в возрасте, явно была аллегорией нашей любви, и мне остро захотелось впрыгнуть прямо в эту картину, в этот нарисованный плоский ручей. Я вдруг поняла, что адрес этого персидского ресторана — 555 Эль Камино Реал — почти совпадал с адресом бывшей галереи Садега в Нью-Йорке. Может быть, у персов 555 значило «счастье»? И тогда я сформулировала в уме вопрос, решив, что ответ на него станет для меня знаком, своеобразной подсказкой, мерцающим маяком.
Долго я пыталась улучить момент, из-за стеснительности проглотив все слова и опасаясь случайных потусторонних помех, злокозненных заусенцев, непредсказуемого сбоя в ответе, но наконец, когда официант подошел в очередной раз, я решилась. Молодой перс (все они в этом ресторане выглядели одинаково, будто братья, и я не могла вспомнить, это был первый или второй), неловко, как-то боком, приблизившийся с большим подносом, уставленным разнообразными пряностями, сообщил, что это «подарок от ресторана» и кивнул в сторону кухни и закрывающей вход на кухню роскошно расшитой шторы с золотыми кистями, из-за которой в этот момент высовывался другой молодой человек (первый официант). Тот внимательно следил за происходящим и, поймав мой взгляд, кивнул головой, как бы подтверждая то, что сказал второй перс, а может быть, давая понять, что уже меня знает и со мной говорил.