Моя пятнадцатая сказка
Шрифт:
Кстати, меня занимал еще вопрос с пистолетом, подобранным нашим Сатоси. Явно тем пистолетом, из которого некто прострелил переднее и заднее колеса машине молодого якудза и что-то в корпусе, вроде ту часть, после повреждения которой машина должна была остановиться. У нашего участкового был выходной, оружия он в тот день при себе не таскал, да и вообще его оружие нашлось, где обычно оставлял после работы. А отпечатков пальцев кого-то иного на подобранном им пистолете вообще не нашли. Странно. Кстати, некто спокойно стрелял по чужой машине, зная как заставить ее остановиться, имел пистолет, да еще и как-то избежал отпечатков пальцев на нем. Это все списали на версию, что стрелял другой якудза. И что смерть собаки совпала со случайной встречей якудз из враждующих кланов. Или тот даже в засаде где-то сидел, зная, что та машина проедет? Потому и спрятаться успел хорошо, остался незамеченным или же вовремя сбежал. Или, все-таки, он просто был якудзой, но не выдержал, что тот водитель едва не сбил ребенка, переехал таки собаку, да еще и не остановился, чтобы хотя бы извиниться. Нормальные люди хотя бы извинились. Долго бы очень извинялись.
В общем, выстрелы списали на некого якудза. И версия про то, что тот просто разгневался, что едва не убили ребенка, людям нравилась больше.
Но я-то знала, что когда Кикуко и Тэцу дрались с якудзами другого клана, у них пистолеты при себе были! А полиция в день гибели Каппы пистолетов у Кикуко не нашла. А сама девочка-якудза отважно и нагло вмешалась в перестрелку другого якудза и полицейского, будучи вооруженной только рогаткой с каштанами. Кстати, даже стреляя из рогатки, позаимствованных у каких-то старшеклассников, точнее, выхваченной на бегу… Точнее, ну почти украденной. Хотя они потом через журналистов до полиции добрались — и рогатку им вернули. Мне Сатоси рассказал. Правда, пообщаться «со смелой малявкой» парням не удалось, так как та уже ушла. А где она жила — никто не знал. Среди жителей нашего города такой не числилось. И вообще, фамилия вроде той, что она назвала, была очень популярна среди японцев.
Короче, я помнила, что в ту страшную ночь Кикуко и Тэцу ходили куда-то вместе, дрались вместе, стреляли вместе! Короче, я подозревала, что Тэцу просто сбежал прятать пистолеты, пока Кикуко стреляла из рогатки. То ли по врагу, то ли просто отвлекая незнакомого бандита от людей, чтоб не застрелил кого-нибудь ненароком. Или она рассердилась за несчастного Рескэ, которого едва не переехали, но даже не извинились?..
Короче говоря, пистолетов у Тэцу и Кикуко не заметили и сочли их за обычных. Разве что девочку-якудза сочли просто за добрую и смелую девочку, не испугавшуюся взрослого наследника клана якудз, решившуюся защищать невольных зрителей той перестрелки. Ну, и истории о верной дружбе Каппы и Рескэ. Ага, а она недавно сама трех взрослых якудз застрелила, то ли из клана этого убийцы Каппы, то ли из другого. Воевать с другими бандитами она явно не боялась, а воевала жестоко, никого не жалея. Она… она точно не тронет меня?..
Но полиция и журналисты ей поверили, умилились и отпустили. Вот даже накормили ее и Тэцу. А куда они потом пошли — неизвестно. Сатоси-сан так точно не знал, а мне рассказал только то, что ему было известно.
Я рассказала Синдзиро, что собираюсь записывать историю вроде дзуйхицу. Ну, хотя бы немного похожую на литературу эпохи Хэйан. Тот заинтересовался, с чего бы это «у девчонки такой интерес к взрослым историям»? Я рассказала про задание учителя. И что не знаю, что думать о будущем. Хотя я не считала истории периода Хэйан взрослее тех, что нашла у папы с мамой. Как-то в старину меньше описывали, как там люди слипались от страсти. Ну, слиплись и слиплись. Ну, понравилось им. Ну, они захотели еще. И все. А, и в старину чаще детей делали, чем теперь. Вроде.
И он вдруг предложил мне сходить к нему в комнату и посмотреть на картину в его токонома. Оказывается, та картина сохранилась еще с периода Хэйан! Сокровище его семьи, перешедшее к нему, как к наследнику!
Я почему-то очень обрадовалась, что он сам пригласил меня в свою комнату. Тем более, что я в прошлый раз сама хотела получше разглядеть ту картину, похожую на старую, только тогда было слишком темно.
И я смело полезла следом за ним по лестнице. А магазина дверь мы прикрыли на щеколду. Тем более, что был уже вечер, а я прибиралась в тот день именно вечером. А до прихода папы я точно спущусь. Может, сама до дома дойду. Или упрошу меня проводить Синдзиро. Про Кикуко он же знал. Он же не отпустит меня одну, если девочка-убийца еще в Киото и на свободе?..
Комнату на втором этаже заливал свет уходящего солнца. И картину было хорошо видно. И она оказалась очень красивой! Я опустилась на татами перед ней и долго восхищенно ее разглядывала. Синдзиро перебирал книжки в тонком открытом шкафу, потом присел на свою постель из одеяла, постеленного поверх рисовых циновок, с книжкой расходов, делать пометки.
Хотя он оба кимоно, что лежали поверх одеяла и, видимо, заменяли ему одеяло, осторожно сдвинул в сторону, чтоб лишний раз не мять. Кстати, те кимоно были очень красивые. Белое и нежно-сиреневое. Ой, нет! Оно мне показалось сиреневым в темноте, но на самом деле там просто был узор из мелких цветов глицинии. Непривычный оттенок. И узор непривычный, хотя и очень элегантный.
— Это тоже семейная реликвия, — ответил мой друг, услышав шорох и повернувшись ко мне.
— Тоже древние?
— Тоже старые, — ответил он уклончиво.
— А можно потрогать?! — подскочила я к нему и его постели.
— Нет, — отрезал Синдзиро сердито.
И мне пришлось смотреть так, не прикасаясь. У, как это было сложно, сидеть около такой красоты и даже не прикоснуться!
— А почему ты их в музей не отдал? — спросила я наконец.
— Если заикнешься кому-то, что я храню старые вещи и не отдал их в музей, тебе не поздоровится, — сказал молодой мужчина спокойно, но, впрочем, глаза его как-то странно блеснули, а зрачки… Нет, глупости!
Честно пообещала:
— Я никому ни за что не скажу!
И ушла обратно к картине, подальше от этого искушения, которое так хотелось пощупать.
Прошло с четверть часа или больше. Солнечные лучи больше не лились в комнату, а солнце скрылось где-то за крышами домов. Или меньше? Не знаю, я не смотрела на часы на моем мобильнике. Я любовалась картиной. Эти два мальчика и девочка были так тщательно прорисованы! И видны были даже очертания картинок, нарисованных на внутренних сторонах больших ракушек, с которыми они играли. И усадьба. Если честно, эта картина напоминала картины периода Хэйан, но немного и отличалась. Там важны были силуэты волос, линии одежд. Обстановку прорисовывали иначе. А тут было деталей как будто побольше. Не совсем похоже на старинные картины. Хотя и очень тщательно нарисовано. Будто художник сам там сидел и рисовал то, что было у него перед глазами. Причем, он очень любил тех детей и ту усадьбу и, может быть, даже сами ракушки.
Я не выдержала — и поделилась с другом своими впечатлениями. Он ведь запретил только прикасаться к старым кимоно, но не запрещал ведь его отвлекать? Тем более, я немного держала в руках кимоно с глициниями, когда вынесла его тогда прикрыть спящего хозяина магазина. Но я ж тогда не знала, что эти кимоно такие старые! Я бы их тогда много-много ощупала! И примерила бы!
Оглянулась. Хозяин этих сокровищ еще что-то записывал. Нет, отвлекся, сдернул с волос резинку, державшую их «хвостом» на затылке. Сердито так сдернул, резко, как надоедливую вещь. И его длинные волосы по его плечам и спине рассыпались длинными ровными прямыми черными прядями. И даже по одеялу. Он сам сейчас напоминал аристократа с древних картинок. Еще бы те кимоно одел поверх серой рубашки и синих джинс! Ему бы то, с глициниями, очень бы подошло. Вот прям хоть картину с него рисуй!
То кимоно… кимоно с вышитыми глициниями… соцветиями с множеством мелких изящных цветов… роскошные соцветия… тонкая ручная работа… будто светло-сиреневое издалека…
О, да… мне еще вдруг страстно захотелось их примерить. Хотя бы верхнее, будто сиреневое издалека и при слабом освещении.
Хозяин был хорош не меньше. Еще и сидел по-старинному. Он сам будто сошел с картины с его изумительными завораживающими длинными и густыми волосами.
И вдруг он ко мне повернулся, будто почувствовав, что его разглядываю.