Моя судьба
Шрифт:
Однако их тайный разговор был достаточно недолгим. Правда, после него мой спутник стал чрезвычайно мрачен.
— Что случилось? — спросила я его, когда мы выехали с аэродрома.
— Увидим! — Он что-то скрывал, и меня затошнило от дурных предчувствий.
Через пятнадцать минут мы были возле областной детской больницы. У главного входа лечебного учреждения стояли две милицейские машины. Их проблесковые маячки переливались красным и синим цветами. Несколько милиционеров с озабоченными лицами стояли у дверей и, похоже, никого не пропускали. Перед нами с Али-Хассаном
— Второй этаж и там направо, — крикнул один из них.
Мы молниеносно взлетели наверх и, следуя полученному указанию, оказались в просторной палате. Скорее всего, это была палата, специально предназначенная для отпрысков особо важных персон.
Посреди нее стояло кресло с прикрепленной к нему капельницей, в нем полулежала пожилая женщина с разбитым в кровь лицом. Захлебываясь слезами, она отвечала что-то взбешенному генералу, сидящему на забросанной скомканными простынями кровати. Тот не задавал вопросы, а буквально изрыгал их из себя. По углам стояли несколько милиционеров и медицинских работников. Перед моими глазами все плыло, и я даже не обратила внимания, сколько всего человек находилось в палате.
С первых слов мне стало ясно, что моего сына в больнице нет и никто не знает, жив ли он вообще. Я не могу описать, что творилось внутри меня. Я очень крепкая баба, но вынести то, что я перенесла за последние несколько недель, не сдохнуть от инфаркта и остаться в своем уме было практически нереально.
Я не упала в обморок, не зашлась в истерике. Я просто почувствовала, что это уже не я и чувства уже не мои. И в не моей груди билось уже не мое сердце.
Пострадавшая была старшей медсестрой, которая присматривала за моим ребенком. В три часа ночи в отделение ворвались вооруженные люди. На входе им преградил путь пожилой охранник, и они несколько раз так ударили его по голове, что пенсионер через два часа скончался. Откуда-то они точно знали, где находится мой ребенок, и, избив дежурившую возле него медсестру, забрали его с собой.
Генерал орал на избитую женщину и чего-то от нее требовал. Милиционеры пытались влезть с какими-то пояснениями, но начальник посылал их грубо и прямо. Старенький главврач пытался защитить беднягу от генеральского гнева, но его вообще никто не слушал.
Я же просто не понимала, о чем они все говорят.
У Култыгова зазвонил телефон. Приложив трубку к уху, он вышел в больничный коридор. Я последовала за ним. Примерно полминуты он крайне напряженно с кем-то переговаривался на своем родном языке, потом прервал эту беседу:
— Я включаю громкую связь, и говорить будем по-русски.
— Как хочешь, — прохрипел сквозь помехи его собеседник. — Она говорит, что она мать ребенка?
— Не она говорит, а я тебе говорю, Мурад! Она — мать младенца!
В трубке раздался хриплый смех.
— Это невозможно, Али! Тебя обманули, господин Култыгов! Обманули и подставили! Его мать уже час как мертва! Мы его на всякий случай забрали, чтобы эту стерву выманить. Перестраховались. С ней все кончено. — За этим последовало несколько слов на
Судя по выражению на лице Али-Хассана, ему было сказано что-то оскорбительное. Он прорычал:
— Отдай ребенка!
Меня трясло так, что даже зубы стучали.
— Зачем? Кому?
— Отдай его матери! Если ты хочешь, чтобы я помог решить твои дела миром!
— Мне мир не нужен! Мы сильнее! Зачем нам мир?! Но если какая-то дура считает себя его матерью, пусть платит! Мир х…ня! Нам нужны деньги! У нас целые деревни в горах голодают. Им деньги нужны, хотя бы на хлеб и чай.
— Какой, на х…, чай! Ты новый «Мерседес» себе купишь и груду стволов!
— А ты продавай нам стволы дешевле и «мерсы» мидовские нам сам подгоняй, чтобы люди на угон не отвлекались!
— Отдай ребенка!
— Миллион долларов!
— Ты сдурел?
Я хотела крикнуть, что согласна на все, но Али-Хассан в мгновение ока заткнул мне рот на удивление сильной, большой ладонью. Тем не менее Мурад услышал исходивший от меня звук.
— Ты не один? Что там за женщина рядом с тобой?
Али-Хассан отпустил меня и покрутил пальцем у виска. Но я все равно ответила:
— Я — мать мальчика!
Ответом мне был смех.
— Пуcть приезжает сюда, в Полыньковскую. Не знаю, на кой ей этот ребенок сдался. Ее дело. Привезут деньги — отпущу их обоих. Сейчас к больнице подъедет Магомед на своей «БМВ»-«пятерке». Он Аслана вечером в аэропорт отвозил, а сейчас его встретит и рванет назад. Пусть она с ними едет.
— Мальчик уже у тебя? — спросил Али-Хассан.
Но той стороне возникла пауза. Очевидно, Мурад решал, стоит врать или нет. Решил, что врать ни к чему.
— Усман Надиев его везет, задержался где-то. По своим делам, наверное, в Волгограде у б… какой-нибудь застрял. Ничего! Скоро приедет.
— Позвони Усману и узнай, где они!
— Ага! Ты же с этим разъе…м в школе учился! Знаешь его! Он свою мобилу позавчера по пьяни в толчке утопил — мусульманин х…!
Мурад помолчал. Потом мрачно прохрипел в трубку:
— Только без глупостей, Али! У меня здесь все население в руках! Порвем на хрен! Всех порвем! И концов никто даже искать не будет. А баба эта пусть приезжает. В гостях поживет. Деньги пришлют — отпустим! Мы с детьми не воюем. Мы — люди чистые!
В трубке щелкнуло, и звонок прервался.
— Вам ехать нельзя! — с трудом проговорил Али-Хассан.
— Мне нельзя?! — заорала на него я.
— Да, нельзя! Я не понимаю, почему они не верят, что вы мать мальчика?
— Мне плевать, что они думают, — я отдам им миллион! Если у меня его уже нет — продам дом!
— Вы согласитесь на миллион — они затребуют два! Я знаю этих людей.
— Знаю, что знаете! Слышала! В школу вместе ходили со всякими уродами!
— Да, ходил! — Голос Али-Хассана оставался спокойным. — Да, ходил! С ними, с этими уродами! И с другими уродами тоже учился! С такими же, как они! А где мне было еще учиться?! У нас на три деревни одна школа была, и та — восьмилетка. Все туда ходили. И такие, как я, и такие, как они.