Моя жизнь
Шрифт:
— О, это было бы прекрасно. Большое спасибо.
Она восхитительно улыбнулась и вернулась на свое место.
Во время антракта с нами был мой старый друг — высокий, стройный, красивый швед по имени Густав, который был знаком с Ингрид раньше. Я бегал вокруг, наливая шампанское, наблюдая, чтобы всех хорошо обслужили. Вот так и узнал я мисс Бергман. Она была очень красива и очень снисходительна.
Через несколько недель в Париж прибыла Кей Браун. Она была агентом Ингрид и в то же время моим американским агентом.
— Смешно, — сказала она. — Два шведа живут в Париже и не знают друг друга! Вы даже остановились в одном отеле. Я займусь этим.
Итак, нас представили друг другу, и я пригласил Ингрид пообедать в маленьком ресторанчике «Кок д’Ор».
— Странно, что мы не виделись раньше, — сказала Ингрид, глядя на меня, когда мы сели.
— Но мы виделись раньше.
— Да? Где же?
— Вы приходили на мою постановку «Кошки на раскаленной крыше».
— Так это ваша постановка? Но, по-моему, я не встречалась с вами.
— Ну почему же, встречались. В антракте вы пили шампанское, а наливал вам его я.
— Вы? О боже! А я решила, что это был официант!
В тот вечер мы говорили о Швеции, говорили обо всем на свете. Но спустя несколько недель меня, как всегда, закрутила работа. Мы все еще жили в одном отеле, но она была занята, я был занят, и мы больше не встречались.
Однажды, вернувшись в очередной раз в Париж, я позвонил ей и сказал:
— Не хотите ли пойти со мной на ленч?
— Извините, ради бога. Но мне нужно побыть с детьми.
Я понял ее и решил взять с собой на ленч друга. Мы приехали в милый маленький ресторанчик в Булонском лесу, и первой, кого я увидел, была мисс Бергман. Она сидела за столиком, который расположился поближе к пруду, — романтическое местечко. Закончив ленч, я подошел к ней и сказал по-шведски — она была с Бобом Андерсоном:
— Так-то вы, мисс Бергман, сидите с детьми?
Она взглянула на меня и покраснела. Никогда раньше я не видел, чтобы кто-то так краснел. А потом она одарила меня своей божественной улыбкой. Вечером того же дня я позвонил ей снова. Лед был растоплен окончательно.
В моей жизни начиналась новая драма — с Роберто. Мне в голову никогда не приходило, что я могу развестись с ним. Я могла пройти через ад и все равно остаться с ним, потому что я уже побывала в аду перед нашей женитьбой.
Кроме того, я не могла оставить его, потому что стала бы причиной еще одной разрушенной жизни. В конце концов, кто сделал первый шаг? Я. Ведь это я написала ему, что хочу у него сниматься. С этого все и началось. Кроме того, я чувствовала, что, когда Роберто вернется из Индии, мы разберемся в нашей ситуации и будем жить по-старому, во всяком случае, попытаемся, перешагнув через мое возвращение в американское кино, столь для него неприятное.
Весной 1956 года в моей спальне отеля «Рафаэль» среди ночи раздался телефонный звонок. «Роберто? Откуда ты звонишь?.. Из Индии?» Этот разговор стоил ему, наверное, целое состояние. «Как у тебя дела?» — «О, все прекрасно, только вот газеты полны всяких небылиц об этой женщине. Если тебя будут спрашивать о моем романе, все отрицай. Ни слова, что это правда. Ни слова!» — «Хорошо, если ты так хочешь».
Мы поболтали еще немного и повесили трубки.
Описывая мою жизнь с Роберто, кто-то заметил, что, несмотря на то что меня постоянно мучила моя пуританская совесть, я обрела с ним тот мир, что был для меня лучшим из всех возможных. И это правда. С Роберто я испытывала столь же бесконечное счастье, сколь и глубокие мучения. Но любые беды — неотъемлемая часть нашего существования. Если вы никогда не страдали, никогда не плакали, не были по-настоящему несчастны, если вас никогда не посещала мысль, что нет больше сил жить дальше, как сможете вы понять людей, попавших в беду? У вас просто не хватит для них терпения. Надо знать, что при этом чувствуешь. Такова жизнь: взлеты, падения... Нельзя быть счастливым все время.
Постоянно счастливый человек, наверное, невыносимо скучен. А с Роберто никогда не было скучно.
Я пыталась строить наши отношения по-разному. Помню, когда у нас были трудности с деньгами, я однажды сказала ему: «Послушай, давай объявим о банкротстве? Многие же приходят к банкротству. Нас ведь не посадят в тюрьму, правда? Давай проживать только то, что у нас есть. Пусть заберут дом, пусть заберут все-все. Начнем с нуля. У нас есть небольшая квартирка. Я буду мыть, готовить, убираться. У нас не будет никакой прислуги». Роберто смотрел на меня как на сумасшедшую. «Ради такой жизни и жить не стоит», — сказал он. Для меня это прозвучало как пощечина. Я-то думала, что приношу себя в жертву, а ему это и в голову не пришло. «Ради такой жизни и жить не стоит!» Конечно, жить стоило только на широкую ногу.
После разговора с Роберто я положила трубку, села на кровать и стала размышлять. Что же мне делать? Я уже поняла, что меняется все и навсегда. Я знала, что, если он позвонил мне, чтобы сказать то, что сказал, это означает только одно: у него появилась другая женщина, он снова влюблен. Конечно же, она тоже влюблена в него, и, значит, теперь она будет заботиться о нем, думать о его счастье.
Роберто оставил меня. Я почувствовала, как у меня рот расплывается до ушей. Я была счастлива. За него, за себя. Клубок распутан!
Спустя несколько дней среди ночи опять зазвонил телефон. Снова Роберто! Муж той женщины, очень известный продюсер, был так разъярен, что нажал на все кнопки. Ему удалось не просто приостановить работу над фильмом — он добился его конфискации, и теперь Роберто не мог вывезти картину из Индии. «Так все глупо, все зря... И эта женщина, в которую я решил, что влюблен... Ни слова не понимаю, о чем говорят вокруг... Единственный человек, который может помочь мне с фильмом, — это премьер-министр Индии Неру. Он сейчас в Лондоне. Ты знаешь там массу людей. Не могла бы ты попасть к нему и поговорить насчет того, чтобы мне разрешили вывезти фильм из Индии?» «Попробую, — сказала я. — Попробую».
«Чай и сострадание» на время летних отпусков, как это принято во Франции, сняли с репертуара. И на следующее же утро я позвонила в Лондон своей хорошей подруге Энн Тодд:
— Энн, ты вращаешься в этих кругах. Как мне встретиться с Неру и попросить его, чтобы Роберто разрешили вывезти фильм?
— Я хорошо знаю сестру Неру, — ответила Энн. — Она сейчас в Лондоне, я с ней поговорю.
Вскоре Энн сообщила мне:
— Ленч назначен на завтра. Вылетай из Парижа и приходи ко мне.
Итак, мы встретились за ленчем: Энн, сестра Неру, я и сам премьер-министр Неру. Он был необыкновенно красивым мужчиной. Мы сидели за ленчем, и я думала, что он, наверное, поинтересуется, почему я здесь. Но только когда мы вышли в сад, я поняла, что ему уже все известно.