Мстислав Великий
Шрифт:
— Но я же о сестриниче своём забочусь! О его благе!
— Коль погибнешь — блага ему это не прибавит, а твоему отцу принесёт горе.
Но молодой князь не собирался сдаваться. Теперь не те времена, Дунай — не Стугна, он не Ростислав, а греки не половцы. Как ни спорил Фома Ратиборыч, не сумел переспорить Мономашича. Русские всё-таки попробовали отбить Доростол.
Но Алексей Комнин успел приготовиться. Решалась судьба всей династии — пойдут русские дальше, не быть ему императором. Остановятся — и всё ещё может закончиться хорошо.
Судьба на сей раз была на стороне византийцев.
Мономах встречал их у Золотых ворот. Темноволосый и темноглазый — чисто грек, — утомлённый дорогой мальчик без страха смотрел на деда. Тот наклонился и подсадил внука в седло.
— Се есть внук мой и праправнук императора Константина Мономаха, — провозгласил Владимир Всеволодович, приподнимая мальчика над боярами и воеводами. — И быть ему императором по праву рождения!
Глава 6
1
События, волновавшие Южную Русь, почти не касались Руси Залесской и мало тревожили Русь Новгородскую. Новгород Великий жил своею жизнью. Бояре заседали в думе, купцы торговали и разносили вести, ремесленный люд работал, смерды пахали и сеяли, монахи молились, князь воевал. Мстислав Владимирович дважды ходил на чудь и емь [11] , усмиряя их и присоединяя к Новгороду новые земли. И собирался в третий поход.
11
Емь — прибалтийско-финское племя, с середины I тысячелетия н.э. жившее во внутренних районах Финляндии. Платило дань Руси, с XIII в. под властью Швеции. Вошло в состав финской народности.
О том и разговорились бояре, собравшиеся в думной палате посадничьего дворца. В прошлом году на вече выкрикнули Добрыню Рагуиловича, мужа степенного и умудрённого опытом. Был он из числа ближних бояр самого князя и во всём его поддерживал.
Это не радовало старое степенное боярство. Как-то заметили они, что слишком много стало в думе Мстиславовых людей. И добро бы были свои, старинные, как Дмитр Завидич или тот же Добрыня Рагуилович, — ан нет. Вон сидят Мстиславовы доброхоты — Ноздреча, коего на порог бы не пущать, уж больно худороден, да Даньслав. Этот хоть и родом велик, а всё же приятелей у него в думе нет. Или Борис Вышатич — тоже Мстиславов доброхот. Но этот желает и нашим, и вашим выслужиться и Мстислава держится некрепко.
Много воды утекло. Многих нет. Преставился позапрошлой зимой боярин Ядрей. Вслед за ним ушёл Гюрята Рогович. Помер сотский судья Гордята Данилыч, Уступив место сыну Ставру. Тот хоть и молодой, а успел среди больших бояр занять достойное место.
Собравшись вместе, старые бояре косились по сторонам, щурились на яркое солнце, блестевшее на подтаявшем снегу. Зима кончалась, уже весело кричали галки, и трещали до головной боли воробьи. Приближалась Масленица, и стремительно теплело — природа словно спешила куда-то. Видно, тоже в поход на чудь собралась.
— Ну, чего порешили, бояре? — нарушил тишину воевода княжеский, Ратибор Тукиевич. — Соберёте полки в поход?
— Нешто не угомонился князюшка-то? — привычно вздохнул Константин Мовсиевич. — Всё грезит чудью?
— Князь Мстислав Владимирич о нашей же выгоде заботится! — сказал Даньслав. — Помыслите, бояре, насколько богат станет Великий Новгород! Чудь — это ж новые ловища, новые угодья и пастбища, лес. Есть где знамёна свои ставить! Не на Сухону и в Югру за данью людей посылать, а ближе! Места там дикие. А емь да корела? Одной пушнины сколько! А рыба какая! Да и опять же — море близенько, легче товары переправлять.
— Ишь, ловища да пастбища ему подавай! — скривился боярин Анисим Лукич, один из самых богатых новгородцев, но за спесь и скупость не любимый в народе и потому не выкликаемый посадником ни разу. — Ты, Даньславко, о ловищах да пастбищах заботишься, ибо своих угодий раз-два и обчёлся. Надеешься, что князь на новых местах тебе деревеньки с людишками отпишет?
— Будто кому из вас того же не хотелось, — запальчиво возразил Даньслав. — Кто летом на Печору своих людей посылал, тамошние волости захватывать? Скажешь, не ты?
— А чего твои люди мои знамёна срывают? — вспыхнул, как сухая береста, Анисим Лукич. — На той же Печоре оглянуться не поспели — а всё под тебя подписано!
— Потому как мои люди первыми до Печоры дошли.
— Да там от веку моего рода угодья были. А твоего там ничего нету!
— Как же! Нету! Ловища да борти! Да деревенька цельная — всё моё. Моими знамёнами мечено!
Бояре сцепились не на шутку — скупость и жадность Анисима Лукича вошли в поговорку — будто бы он даже жену свою держал впроголодь, а сына Ждана женил, ухитрившись не потратить лишней ногаты.
Остальные бояре еле уняли крикунов. Анисима Лукича чуть не за локти оттаскивали.
— Сами зрите, мужи новгородские, — Ратибор Тукиевич, молчавший и лишь слушавший, угадал, как повернуть свару в свою сторону, — видите, что тесна вам земля Новгородская. По берегам же Нево-озера и в чудской земле всего вдоволь. Есть там, где разгуляться, есть где богатства себе добыть.
— Наше-то богатство не княжьего дела! — возразил второй после Анисима Лукича богач Ермил Мироныч. — Княжье дело — что волчье. Волка ноги кормят, князя — война. Мы же, аки пчёлы, по капельке мёд собираем, на месте сидим да за домом глядим.
— Верно Ермил говорит, — подал голос ещё один домосед, престарелый Домажир Осипович. — Князю война — честь и прибыток, а нам беспокойство и разорение. Дружину снаряжай, наконь её сажай, припас давай, да сам в путь собирайся. А ежели беда приключится — ежели холопьев перебьют да сам сгинешь? Детки малые сиротами останутся, жена — горькой вдовой, а хозяйство — по ветру пойдёт. А нами, боярами, Новгород силён! Не стань нас — и Новгороду Великому не бывать!
— Новгороду без земли не стоять! — опять взял слово Даньслав. — А земля — вон она, у чуди!