Мстислав Великий
Шрифт:
— От судебной палаты человек тебя дожидается, — степенно ответила ключница, не торопясь уходить. — А от князя никого не было.
— Ладно. Человека после приму, а потом накажи коня снарядить — сам ко князю поеду. — И, проглотив третий глоток, добавил: — Мстислав Мономашич на чудь в поход идёт.
— Ой! — Ключница вздрогнула, прижала руки к груди и быстро вышла.
Ставр остался пить сбитень. Он нарочно сказал про поход. Ключница Велга, вдова Жизномира, была не холопкой — вольной и могла уйти в любой час, да сын не пускал.
После возвращения из половецких степей пять лет назад Ставр сдержал слово — сам отвёл на двор Жизномиру
В том же году Ставр овдовел. Застудившись на Масленой неделе, жена его слегла и вскоре на санях к погосту свезли её в тёплые весенние дни, когда вовсю тают снега и проглядывают первые проталины, а воробьи раскалывают воздух пронзительно-задорными криками. Привыкший к жене и по-своему её любивший, Ставр огорчился только одному — что так и не дождался сына. Отец всё понукал — женись да женись, пока молодой. Ставр был согласен с отцом, но ввести в дом новую хозяйку не спешил. Что-то удерживало от спешной женитьбы — то ли подрастающие дочери, то ли служба при князе.
А у Мстислава Владимирича молодой боярин был на первом счету. Вместе с Завидом Дмитричем, Даньславом и Мирославом Гюрятиничем заседал в княжеской думе. Весь княжий суд был в его руках. Особенно близким советником Ставр стал в прошлом году, когда сумел вызнать, что случилось с княжескими конями.
В прошлом году Мстислав Владимирич, когда утвердился на Руси мир, решил по осени сходить в поход на емь и корелу — они вдруг перестали давать дань. Да нежданно-негаданно на княжеские табуны напал мор. Пока гуляли в поле, всё было хорошо. Но только встали в стойла отъедаться овсом перед походом, как — мор. В несколько дней пал почти весь табун — сотен пять голов. Пали бы и все прочие, в их числе любимый караковый жеребец самого Мстислава, отцов дар, да вовремя заметили, что в сено добавлен волчец. Душистое сено отбило запах ядовитой травы, кони и отравились. Ставр угадал, что виновен корел-конюх, захваченный в полон четыре года назад. Холопа пороли кнутом, но он так и помер под побоями, не выдав, сам ли решился на потраву или подучил его кто из бояр... Вернее, выдать-то он выдал, но князю про это знать было негоже. Были в Новгорое княжьи недоброхоты. Вредить открыто они боялись, но и сидеть сложа руки не желали.
...От мыслей о князе думки сами собой перемкнулись на предстоящий поход. В Новгороде было десять сотен — девять городских и одна княжья. Сам Ставр с памятного похода в Половецкую Степь возглавлял княжью сотню взамен Бермяты, коему в бою при Сальнице отсекли по плечо руку. Высоко взлетел сотский, не зря союза с ним ищут именитые бояре.
Вспомнив о разговоре с Анисимом Лукичом, Ставр стукнул кулаком по столу. Заглянула холопка:
— Подавать обед?
— Подавай. Да покличь Ульяницу.
Девушка явилась, когда на столе уже дымилась миска щей и холопки расставляли заедки. Встала на пороге, опустив руки вдоль тела. Спокойная, взрослая не по годам, была первой помощницей Велги в управлении хозяйством. Несколько раз её, как дочь ближнего боярина, зазывали в княжеский терем. Там она прожила в прошлом году почти всё лето, гуляя и играя в горелки с княжнами. А когда старшую, Ксению, увезли в далёкий Изяславль замуж, воротилась к отцу. Вторая княжна, Ингеборга, была слишком мала. Ей в подружки больше годилась младшая Ставрова дочка, Милена.
— Подь поближе, Ульяница, — сказал Ставр, принимаясь за щи. Посмотрел на подошедшую девушку. — Не скучно в дому-то?
— Нет, батюшка. Дел много.
— А ты бы сходила с подружками погулять. Хошь на реку, хоть на торг.
— Коль велишь, схожу.
— Велю. А то Пост вскорости, там не разгуляешься.
— Хорошо, батюшка.
— Я в поход иду — князь зовёт. — Ставр говорил, не глядя на дочь.
— А ты за хозяйку остаёшься. Велге я накажу, чтоб вы не сидели сложа руки. Пора тебе, дочь, о будущем думать. Погуляешь с подружками — и садись шить-вышивать. Шушпан пущай тебе новый справят. А я из похода к венчику узорочья привезу. И чтоб к лету всё готово было. Всё ли поняла?
— Все, батюшка.
— Ну и ступай. Подыши вольным воздухом — и за дело.
Ульяница вышла, не глядя по сторонам. Ставр не сказал ни слова прямо — сговора-то ещё не было, — но умная девушка сама должна угадать, что не просто так завёл отец разговор об обновках и вольном воздухе: отдадут замуж, так не погуляешь, как прежде.
3
Пасха в том году была поздняя, и в поход выступили, не дожидаясь Масленой недели, рассчитывая обернуться скоро. Мстислав долго сердечно прощался с Христиной. Приласкал младших дочерей — пятилетнюю Рогнеду, восьмилетнюю Добродею, потрепал по светлым волосам сыновей Святополка и Ярополка. Сын, Изяслав, красивый коренастый юноша с тёмными волосами и орлиным взором глубоко посаженных глаз, стоял рядом с матерью и братьями. Он был горд и счастлив — шёл с отцом в поход. Его старший брат Всеволод на сей раз оставался дома. Он стоял чуть позади, в домашнем платье, и хмурил кустистые, от деда Мономаха, брови.
— Не горчись, Всеволод, — говорил Мстислав. — Ты старший мой, тебе городом править, когда я уйду. Привыкай, что Князевы дела не только в боевых походах, но и в мирных трудах. Дед твой, Владимир Мономах, тоже о мире радеет, и коль ходит на войну, то по необходимости. Сила не всегда в рати, но и в труде смерда.
Всеволод кивал головой. Отец в последние годы всё чаще заводил с ним такие разговоры, выбирая иногда неподходящий момент. Он понимал смысл говоримого и сердился лишь на одно — коль ему тут править, то он и должен знать своих данников.
Изяслава такие мысли не тяготили. Он был словно слепком со своего рано умершего стрыя — такой же порывистый и горячий, по-юношески пылкий и сильный. Разве что, живя при отце, был убережён им от многих опрометчивых поступков — не то наверняка кончил бы свои дни раньше срока. В новой броне княжич Изяслав был красив и гордился собой.
Мстислав последний раз обнял жену. Христина всхлипнула и припала к его груди, зарывая лицо в мех бобровой шубы. Ночью, в темноте и духоте изложни, ими были сказаны друг другу все слова, даны все клятвы любви и верности, но сейчас казалось, что главное-то они и забыли. И оба замерли, прижавшись друг к другу, пытаясь вспомнить это главное.