Мстислав Великий
Шрифт:
Микула Иваныч слушал плавную речь сватов, сложив пухлые руки на животе, и поглядывал на Ставра со значением. Сотский и сам знал, что примелькался возле усадьбы, и купец давно ждал, когда же боярин решится. Ставра заботило другое — отдаст ли купец молодую вдову?
Наконец настала пора отца невесты дать ответ.
— Ой вы гости-господа, — заговорил он привычным для купца зазывным голосом, каким сам и его помощники на торгу расхваливали товар, — верно сказывали вам — есть у меня красный товар, да такой, что под лавкой не спрячешь и в ларь не запрёшь. Только вот беда — товар-то подержанный, вроде как порченый
— Нет, — подал голос Ставр. — Я ведаю, за чем пришёл, и от своего не отступлюсь!
— Ишь ты, — покачал головой Микула Иваныч, — скогтил кречет уточку... Да и меня поймите — одна она у меня кровиночка. Помощник-то когда ещё подрастёт. Да и зелье девка-то! Ну чистый огонь! Когда ей надо — и меня, отца родного, вкруг пальца обведёт, а своего добьётся! И своенравна к тому же — чего в голову взбредёт, от того не отступится, хошь кулаком, хошь батогом учи. Казать, что ли, такую невесту?
Отец нарочно хулил дочь, боясь сглазить и в то же время следуя обычаю. Ставр решительно кивнул:
— Кажи!
— Василисушка! — сладким голосом пропел Микула Иваныч. — Выйди, ягодка! Покажись гостям!
Дверь отворилась. Поклонившись притолоке, в горницу шагнула молодая женщина, и была она до того хороша, что Ставр не сдержался — вскочил с места, шагнул навстречу. Василиса была в его персевом плате, убранная празднично.
— Вот ведь зелье, а не девка, — откуда-то из-за спины прозвучал довольно-въедливый голос купца Микулы, — какого жениха приискала, а мне, родному отцу, про то слова не сказала! Я-то, грешный, думал, она и впрямь в обитель собралась, а она вона как... Ну, дочка, пойдёшь ли за боярина?
Василиса подняла на Ставра глаза.
— Пойду, — сказала тихо, — люб он мне.
Глава 7
1
В начале нового 6625 года (1117 от Р.Х. — Прим. авт.) Мстиславу пришла знатная весть — великий киевский князь Владимир Всеволодович Мономах звал сына приехать и сесть на княжение в Белгороде. Был это город Киевской земли, как Туров и Пинск, где сидели юные сыновья Святополка Изяславича, Брячислав и Изяслав, как Суздаль и Владимир-Клязьминский в Ростовской земле, как Рязань в Муромской, как Псков в Новгородской. Но Мстислав не думал огорчаться, что вместо своего удела становится он отцовым подручником — делом, а не словом утвердил Владимир Мономах, что после него не старший в роду князь, а родной сын унаследует великое княжение.
Мономах мечтал об этом давно — со дня смерти отца. Для него лествичное древнее право, взращённое Русью, было ненужным пережитком. Во всех западных землях было так — старший сын наследовал власть, а прочие становились его вассалами и слугами. Насколько было бы легче, если бы двадцать четыре года назад не Святополк Изяславич, а он сел на золотой стол в Киеве! Ради этого он боролся со Святославичами, ради этого унижал Олега Новгород-Северского и сломил его брата Давида. И сына своего Мономах вызвал из Новгорода именно для того, чтобы привык Мстислав к Киеву, а Русь привыкла к нему, наследнику престола.
Сам Мстислав догадался обо всём, когда послы — не простого гонца снарядил Мономах, а боярина Славяту из Киева и белгородского тысяцкого Прокопия, — уведомив о наказе отца, посоветовали оставить заместо себя старшего сына, Всеволода. В своё время Мстислава посадил в Киеве великий князь Всеволод Ярославич, утверждая, что отец юного княжича его восприемник в делах и соправитель. А ныне другой дед то же самое вершит для другого внука.
После разговора с послами Мстислав поспешил к Христине. Княгиня была в своих покоях, сидела в тёплой светлице, вышивала полог для нового храма и слушала чтицу, которая ровным, чуть сонным голосом читала «Хождение игумена Даниила», только-только переписанное для новгородского князя. Здесь же были две дочери — Ингеборга и Добродея. Самая младшая, Рогнеда, пока ещё играла в куклы. Старшие учились вышивать.
Чтица прервалась, когда холопка доложила о приходе князя. Днём он редко навещал жену — дела занимали почти всё время, оставляя супругам только ночи и короткие встречи на пирах и за трапезой. Христина поспешила разогнать всех, чтоб не мешали ей повидаться с князем.
Мстислав вошёл, и Христина, успевшая изучить нрав мужа и каждый его взгляд, с порога догадалась, что что-то произошло. Слишком ярким огнём горели его глаза.
— Радость у нас, Христя! — воскликнул Мстислав, крепко обнимая жену. — Послы пришли от батюшки. Зовёт он меня под Киев, в Белгород!
— В гости?
— Насовсем. Уезжаем мы из Новгорода.
— Ой! — Христина невольно оглянулась на окно, где виднелись острые кровли княжьего подворья, а вдали, коль приглядеться, вставали крепостные стены Великого Новгорода и синее волховское побережье. — А тут как же?
— Тут Всеволод останется заместо меня. Наш стол блюсти будет, князем новгородским сядет.
— Да как же это? — запричитала Христина. — Всеволод? А совладает?
— Нешто нет? Он уж не дитя! Женить пора молодца. Я-то гораздо меньше был, когда меня дед мой на княжение ставил.
— Так ведь у тебя бояре были смышлёные.
— И у Всеволода бояре есть.
— Кто?
Мстислав нахмурился, вспоминая. Боярин Ядрей помер, Дмитрий Завидич уже стар, Пётр Михалкович тоже одним глазом в домовину глядит. Есть, правда, посадник Добрыня, но тот последнее время хворает. Разве кто из молодых?
— Найду, — уверенно сказал Мстислав. — Своих Всеволоду оставлю, коли на то пошло. Не пропадёт.
— И всё-таки боязно, — призналась Христина, глядя на окно. — Неужто навсегда? Столько лет тут прожили, сколько детей родили... Дочери наши отсюда замуж отправились.
Мстислав погладил жену по голове.
— Мне тоже в Новгороде всё родное, — признался он. — Прикипел я к сему месту. А только я не токмо новгородский — я князь ещё и русский. Вся Русь мне отчина и дедина. И весь век на одном месте не просидишь. Реки — и то текут, не стоят. Стоячая вода мертва. Не бойся, привыкнешь.
— Я и не боюсь, — вздохнула Христина. — С тобой мне ничего не страшно.
Она подняла голову, и Мстислав поцеловал жену.
На другой день он беседовал с боярами. Последнее время было в Новгороде и окрестных землях тихо. Чудь присмирела и исправно платила дань, покорны были емь и корела, купцы плавали через море торговать и ходили по Руси, умножая славу Новгорода и принося ему богатство.