Мужской день
Шрифт:
И тут я выпалил, прямо как из пушки первое, что пришло в голову:
– А я тут, между прочим, на днях винтовку нашел. Ржавую. Но стрелять можно.
Возникла неожиданная пауза.
– Покажешь? – тяжело спросил Вовик.
– Нет, не могу, – задумчиво и неохотно сказал я. – Боюсь, что украдут. Не хочу к тайнику внимание привлекать. Может, там еще что-нибудь есть...
– Может, там черепа есть? – горячо поддержал меня Демочка.
– Не знаю, может и есть. Гнилью там пахнет. Там, в одном дворе, рабочие яму большую
– Человеческий череп помогает от разных болезней! – горячо и убежденно заговорил Демочка. – Нужно вот так вот руки на него положить (и Демочка вдруг встал и положил руки на круглую и рыжую Вовикову башку) и все как рукой снимает, всякую порчу, всякий дурной глаз. Только череп нужен целый. Чтоб не рассыпался.
– Пойдем, покажешь! – тяжело засопел Вовик.
– Может, в монополию лучше поиграем? – спросил я, глядя прямо в его прозрачные неподвижные глаза.
Демочка крякнул от удовольствия и стал убирать со стола.
– Давно бы так, Лева! – сказал он.
– Потом покажешь свою яму, понял? – сказал Вовочка и углубился в раскладывание и рассматривание, а заодно и я вместе с ним.
Ничего более фантастического я, признаюсь вам честно, до той поры никогда не видел. Это была не «фирменная» монополия (та, что нынче свободно продается в магазинах), а ее как бы точная копия, аккуратно срисованная с оригинала талантливым русским художником. Причем одновременно с переводом и с добавлением некоторых художественных деталей.
Так, например, в тюрьме, куда обычно попадает незадачливый домовладелец, над мрачной решеткой были приписаны вдобавок душераздирающие слова: «Тюрьма строгого режима». Изображение поезда, который, как всем известно, в четырех местах игрового поля обозначает железнодорожные станции, было снабжено черным дымом из трубы и красными искрами из-под стальных колес. Больше того, из окна этого паровоза выглядывал симпатичный чумазый машинист в фуражке и говорил следующие слова (изо рта его высовывался овальный пузырь, а в пузыре – были буквы): «Удачи тебе, сынок!».
Все стрелки были снабжены довольно угрожающими словами типа: «Иди туда!». Или «Стоять на месте!».
Возле некоторых жилых районов были нарисованы иностранные автомобили, а еще возле некоторых – изящные женские фигурки в одних лифчиках и коротких юбках.
Игра была нарисована особо устойчивыми цветными карандашами. Но некоторые детали, как, например, машинист паровоза или девицы в лифчиках – те были изображены черной шариковой ручкой с добавлением еще какой-то гибельной зелени.
– У «Детского мира» взял. За пять рублей! – похвастался Демочка и бережно погладил разрисованный ватманский лист ладонью.
– Ну вы даете! – восхищенно сказал я. Никогда еще мне не доводилось играть в такую интересную игру, столь популярную в западном мире. А это значило, – что не зря я пришел в гости к Демочке и выдержал эти первые мучения! Да и что это были за мучения, если так вдуматься!
– Итак! – испытующе сказал Вовик, по-прежнему неподвижно глядя в мои глаза. – Сейчас я раздам кассу, и мы приступим. Я даю тебе пятьсот фунтов английских стерлингов, и ты приступаешь на фиг к игре. Ходишь, как обычно, только не один кубик бросаешь, а два. И тут перед тобой открываются широкие возможности! – и на этих словах Вовик обвел пухлой белой рукой игровое поле.
...Я бросил кубики.
Моей игровой фишкой был наперсток – настоящий бабкин наперсток для протыкания иголок сквозь плотную материю; Вовик же облюбовал себе железную солдатскую пуговицу с петлей, с гербом на выпуклой части, а Демочка играл вообще не пойми чем – бабкиным нательным крестиком, только сломанным и не пригодным к ношению от времени.
Вовик постоянно выдавал мне какие-то бумажки, разрисованные все тем же талантливым художником, а потом сам же их забирал обратно. Причем когда я пытался что-то купить, он страшно орал: «Не имеешь права!», сам же покупал, брал в кредит и, по-моему, что-то еще подворовывал из общего банка. Главным недостатком игры было то, что Вовик никак не мог мне объяснить правила.
– Ты попал в мой район! – бубнил он, не отрывая жадных неподвижных глаз от кассы с условными фунтами. – Теперь! Смотри, я тут уже все купил, построил, на фиг, два дома. И ты
мне уже должен! Ты уже должен сто фунтов. Если я четыре дома куплю, это уже будет гостиница. И тогда ты уже должен четыреста фунтов!
– А если я не хочу ночевать в твоей гостинице? А, Вовик?
– Вот именно! – дико хохотал Демочка. – А если он не хочет ночевать в твоей гостинице? А, Вовик? Если в ней тараканы? Клопы? Или воздух вредный?
– Не имеешь права! – багровел Вовик и я, вздыхая, отдавал ему последние деньги.
Куплю-продажу домов и участков я еще кое-как освоил, но когда Вовик вдруг страшным голосом начал требовать: «С тебя, на фиг, налог сто фунтов!», я уже переставал соображать, что к чему, и ходил просто механически. Вовика такое отношение к сложной и умной игре очень злило, а Демочку – как раз наоборот.
– Ну что, Лева? – весело говорил он, и бесконечно долго тряс кубики в худых кулаках, прежде чем сделать ход. – Что, Лева, хочешь стать миллионером? У тебя тогда будет много женщин и машин!
– Пошел ты! – угрюмо говорил я. – Не нужно мне твоих женщин и машин. И гостиниц не нужно. Я, может, один-единственный дом хочу иметь с видом из окна на площадь Восстания.
– Значит, все-таки хочешь один маленький домик? – ласково спрашивал Демочка, продолжая трясти кубики. – Хочешь или не хочешь?
Выражение лица у него было такое, что в этом месте игры я не выдержал и непроизвольно запустил в него наперстком.
Вовик сразу кинулся мне мстить, а Демочка быстро схватился за глаз. Пытаясь удержать равновесие, пока Вовик по-настоящему душил меня толстыми пальцами, я схватился за стол и опрокинул вазочку с вареньем, и тут Демочка вдруг страшно завопил: