My December

Nina16

И, решивший отразить атаку атакой, он пыхтит:

— Это я просыпаюсь в постели с одним парнем, а бегаю за другим? Я, блять?

Девушка в изумлении глядит на переливающиеся яростью глаза и раскрывает рот.

Причем здесь вообще, спит она с кем-то или нет? И как этот человек позволил себе сказать подобное?

И какое он имел право осуждать ее за что-то? Неужели дружба между нею и Роном, слизеринец охарактеризовал, как “беганье”?

Какие дурацкие стереотипы.

Драко наступает на нее, пока девушка

пятится к выходу. И, как всегда бывало, спина натыкается на холодную поверхность стены.

Черт.

— Меня не интересует твое мнение относительно сложившейся ситуации.

Она боязливо смотрит ему в лицо. Дыхание ускоряется с каждым новым ударом сердца, словно по щелчку.

Девушка с силой отталкивает Малфоя, но безуспешно. Он непоколебим, как скала. Да и ее попытки выглядят жалко и неправдоподобно.

Щеки старосты залиты румянцем, тело дрожит, но вовсе не от страха, а от злости на то, что этот человек позволял себе. Глаза лихорадочно блестят, пристально глядя на Драко.

Спокойствие. Давай, Гермиона, сохраняй его, как всегда делала.

Очень легко сказать. Особенно, когда в паре сантиметров от тебя стоит Малфой, сжигая своим взором.

Рассмеяться можно.

— Врунишка.

Тяжелый вздох вырывается из ее груди.

Только сейчас она понимает, что, стоя слишком близко к нему, разглядывает его родинки, длинные ресницы. Губы, которые кривились в тонкой линии.

Он был прекрасен. Со своими платиновыми волосами, спадающими на серые глаза, наставленные на ее лицо.

— А ты — дурак.

Она почти не дышит. Веки еле движутся от губ к глазам. От губ к глазам.

Снова и снова.

— И ты любишь дурака? — еле слышно, почти беззвучно.

“Люблю” — тоненьким голосом проносится в ее голове.

Конечно же, любит. Сильно, почти безумно.

И как такое может быть, что человек с головой окунается в это чувство за такое короткое время?

Не знает. Она сама не знает.

— И ты решил пользоваться этим? — голос предательски надорвался, а руки так и остались крепко сжимать его рубашку. — Но зачем?

— Потому что я — плохой человек, Гермиона. А плохие люди причиняют боль таким милым девочкам, как ты, — серьезно, без прежней насмешки. Говорит чистую правду, словно освобождаясь от чего-то.

Ледяная стена вмиг вырастает между ними. Она почти заставляет отдернуть пальцы девушки от его тела.

Черт.

Черт бы все это побрал.

— Зачем же? Это доставляет вам радость? — спрашивает испуганно, зажмурив глава.

И девушка вновь понимает, что за человек перед ней стоит. Не сопливый мальчик из книги, а жестокий и холодный аристократ — Драко Малфой. И не будет с ним тех прекрасных дней, где влюбленная парочка гуляет по улице, взявшись за руку.

Разорвать бы те страницы, где так красиво лгут о любви.

Книги врут.

Люди врут.

— Это наша

сущность, — отвечает парень, опустив взгляд.

На секунду его челюсть сжимается, а на лице проскальзывает гримаса боли.

Всего мгновение, но этого достаточно, чтобы увидела Гермиона.

— И вы не хотите ее менять? — снова такой глупый, нелепый вопрос срывается с ее губ.

Малфой смеется, качая головой, в который раз удивившись чистоте и наивности гриффиндорки.

Маленькая глупенькая девочка.

— Мы не можем это изменить, дурочка.

Сердце замерло, а по коже пробежали тысячи мурашек.

Неужели он действительно такой? Неужели Драко нравится быть таким? И он ни разу в жизни не хотел измениться, научиться открывать душу другим людям?

Если это правда, то девушка ничего не значит для Малфоя — просто очередная игрушка, не более.

Но ведь она полюбила его таким. Эти холодные глаза цвета грозовых туч, идеальную осанку, надменный взгляд, язвы и самовлюбленность. Это был он, он настоящий. Тот Драко, которого Гермиона так любила и ненавидела.

Драко, причинивший ей боль. Драко, открывший ей новый мир.

И хотя бы за это она могла сказать ему “спасибо”. Просто потому, что в ее сердце появилось это ощущение — любовь, тяга к чему-то новому.

Он делал это и сам не понимал. Сам не понимал, что меняется так же благодаря ей.

Да и она не знала, что делает его другим.

— И не надо, — тонким голоском отзывается она.

Проводит от виска до подбородка. Нежно, едва касаясь горячей кожи.

Он вздрагивает, не отрывая пристального взгляда от Грейнджер. Слизеринец смотрит на нее, не в силах перевести взор, не в силах отпустить хотя бы на мгновение.

Какая же она красивая. В этой помятой одежде, с этими растрепанными волосами. С тяжелым дыханием, насупившимися бровями. Тоненькими ручками, что держали его воротник.

Красивая.

— Неужели ты смирилась с тем, кем я являюсь на самом деле? — голос сиплый, тихий, словно принадлежавший старику.

Закрывает глаза, будто следующее выражение причиняет ей боль:

— А ты разве не видишь?

— Теперь — вижу.

Ее взгляд, непривычно теплый, такой будоражащий, отзывается жаром, разлившимся по всему телу, сопровождается тысячами иголок.

— А ты не хочешь? Измениться ради меня? — шепчет Гермиона, чувствуя, как на ресницах скапливается влага.

Тяжелый вопрос для нее, слишком. Бьющим в грудь, хотя она и сама задала его.

Ответ. Она боялась ответа.

— Я не могу измениться, Грейнджер. Ни ради тебя, ни ради кого-то другого.

Распахивает ресницы, вновь смотря в его серое море.

И легко улыбается. Вдруг, неожиданно для себя. Будто какая-то странная мысль посетила ее.

— Тогда, похоже, ты не идеален, — смешок, такой неуместный сейчас, такой ненужный.