Мы поднимались в атаку
Шрифт:
Мы замираем. Впервые так близко, не в боевой обстановке наблюдаем врагов. Они похожи на людей, эти с виду веселые, незлые, наши ровесники. Кто ж тогда добивает раненых, грабит и жжет при отступлении города и деревни, насилует девушек? Кто морит голодом Ленинград, превращает в руины Сталинград? Не они или не такие, как они? Нет сил просто наблюдать. Долбануть бы по ним, хоть их в десять раз больше! Если б у нас был пулемет или автоматы. Все - бьем, хотя понимаю: эмоции берут верх над разумом. Нет, над осторожностью. Всегда стрелять, когда перед тобой враги, не считать, сколько их. Подыматься в атаку первым, не ждать, пока подаст пример сосед. Если не мы - кто вместо нас?…
– Сначала огонь по тем, кто ближе к оружию,- говорю я ребятам.
Думал, гитлеровцы схватятся за свои «шмайсеры». Куда там! Поднялась паника - падают, катятся с горы, бегут в кукурузу. Один с перепугу руки поднимает. Мы по нему не бьем. Лишь два-три солдата кидаются к автоматам и открывают стрельбу.
Я велю Володе и Вилену отползать, а когда они меня прикрывают огнем, перебегаю к ним. Фашисты приходят в себя. Затукали минометы. Нельзя ложиться, нужно броском выходить из зоны обстрела. Рвусь через кукурузу. По спине молотят комья земли от взрывов.
Сквозь грохот слышу вскрик, так стонут от нестерпимой боли. Забыв о страхе, кидаюсь на выручку. Володя опрокинут на бок, гимнастерка изорвана и быстро темнеет. Рву зубами индивидуальный пакет, задираю гимнастерку и перевязываю ему грудь. Бинт сразу набухает. Взваливаю стонущего Володю на спину и шагаю, не обращая внимания на обстрел. Нас находит Вилен, и вдвоем, сплетя руки, мы делаем сиденье, несем товарища. Нет силы, которая бы помешала нам. Если бы я не приказал стрелять, Володю, возможно, не ранило бы. Но это означало б что-то вроде перемирия с врагом: нас не трогай, мы не тронем…
К своим приносим Володю уже мертвым…
Появляются немецкие самолеты. Основная их масса идет на Орджоникидзе, два звена отваливают, устремляются на наши окопы. Навстречу им, захлебываясь от торопливости, татакают скорострельные зениточки.
Я не знал, что можно так радоваться, когда подбит враг. Восторженный крик несется по окопам: «юнкерс» с натруженым воем, волоча шлейф дыма, несется к горам и, не долетев, взрывается в воздухе.
Как мы ненавидим пиратские самолеты, меченные крестами и свастикой! И как преданно любим свои, с родными красными звездами. Два Ю-88 с кровавого цвета неубирающимися шасси - «лаптежники» - с мстительным воем опрокидываются через крыло. Из них вываливаются бомбы, несутся на наши окопы. От близких взрывов качается окоп. Не могу глядеть в небо, сижу, зажав коленями винтовку, нахлобучив на голову каску.
Кто- то толкает меня. Оглядываюсь -политрук. Стоит, пригнувшись, в мелком ходе сообщения и кричит. Невероятно, но на бледном лице улыбка.
– В каком году было крещение Руси?
– разбираю я.- А битва на Чудском озере? Не забыл?
– и хлопает меня по спине: - Держись, замполит! На нас железа фашисты не напасли. На нас рота смотрит.
Он подбегает к Корейцу, вытаскивает из-под него пулемет, показывает вверх. Выглядываю, и в этот миг на окоп падает тень от низко пронесшегося самолета. Успеваю разглядеть своими близорукими глазами не только кресты, но и заклепки на широких дюралевых крыльях. В хвост неуверенно выходящему из пике «юнкерсу» длинно строчит из «дегтярева» Коренец. Пулеметные сошки уперты в плечи находчивого, бесстрашного ротного. Он держит сошки, будто ножонки ребенка, сидящего у него на спине, и, изогнув шею, следит: попал или нет?
Стреляю по второму «юнкерсу», слышу сквозь тявканье зениток дробь коренцовского «дегтяря»; бухают трехлинеечки. Рано нам помирать!
На окоп, на меня падает с диким воем сирены проклятый «лаптежник». На крыльях красными огоньками пульсируют пулеметы. «Шесть тыщ пуль в минуту». Хоть двенадцать, не забьюсь на дно окопа, буду стрелять в тебя, гитлеровский гад!
Убрались «юнкерсы» - начался обстрел. Заставил себя вылезти из траншеи. Стена разрывов, темно, словно наступил вечер. Бегу узнать, как ребята, все ли целы. Я в ответе не только за себя. На повороте стоят взводный и политрук, курят, вглядываются в немецкую сторону.
– А, замполит,- улыбается ротный.- Воюем, значит?
– Воюем помаленьку, товарищ политрук. Близкий разрыв. Все пригибаются, не один я.
– Танков как будто не слышно,- замечает лейтенант Колодяжный.
– Теперь ему не сорок первый,- отзывается ротный,- танков на все участки не хватает. Сталинград оттянул много сил.
– Да-а, там сейчас не в пример тяжелее нашего.
– Замполит,- говорит ротный,- пройди по обороне, посмотри кто как, подбодри бойцов. Приготовь к отражению атаки. Гости скоро пожалуют.
Рота готова к бою. Ребята бледные, осыпанные землей, но напряженные, решительные. У всех дело - ищет выход нервная энергия. Гранаты и бутылки с горючкой спрятаны в ниши, сделанные в передней стенке окопа. Леня Наумов выбрасывает землю из траншеи. Илья набивает патронами диски для «дегтяря». Вилен укутывает в запасное белье гитару. Петя выставлен наблюдателем.
– Приготовиться к отражению атаки,- говорю я каждому.- Проверить оружие. Залповый огонь, без команды не стрелять.- И в следующей ячейке повторяю все снова: - Приготовиться… проверить…
Как тот старик у переезда, стараюсь каждому сказать нужные слова. Корю себя, что не догадался напомнить: будем мстить за гибель Володи.
Разрывы отдаляются - огонь перенесен в глубину расположения. Сейчас начнется…
– К бою!
– голос командира роты.- По противнику, прицел три. Залпом…
Долгая, долгая пауза, тишина, сквозь которую слышу голоса:
– Вон, вон бегут!
– Где? Не вижу!
– Да что ты, слепой? Вон они у вагончика тракторной бригады…
Даже сощурившись, фашистов не вижу, но обостренным слухом улавливаю далекие, горланящие голоса, которые сливаются в общий вопль, похожий на «а-ля-ля». Минута - и совсем близко, метрах в трехстах, различаю бегущие фигурки. Как их много…
– Ого-онь!
– крик ротного, повторенный лейтенантом.- Огонь!
Эх, залпа не получилось! Начинается густая, но беспорядочная стрельба. Беру на мушку высокого офицера. Он без каски, держится позади остальных, подгоняет и прикрывается ими. Никак не попаду: несется скачками, стреляя из автомата. Падают солдаты, их так много и так они близко от наших окопов. А «мой» не падает. Другие валятся, а этот нет…
Сейчас дело дойдет до гранат, а потом… потом нам подыматься в контратаку и сходиться врукопашную. Иначе они раздавят нас в окопах своей массой.