Мы поднимались в атаку
Шрифт:
«В поле поработаешь али в огороде пополешь, коли зимой - за дровами али за сеном съездишь и - спи-отдыхай!»
Смеются все, а Дубова выгнула брови, недоумевает. Лицо - как застывшая маска. Каменный цветок.
«Обед сваришь, пирогов напечешь - мы с матушкой обедать сядем, а ты - спи-отдыхай!…
После обеда посуду вымоешь, избу приберешь и спи-отдыхай!»
Восьмиклассником я в драматическом кружке подвизался, стихи декламировал, в пьесах играл. И теперь разливаюсь перед
«Коли время подходяче - е лес по ягоду, по грибы сходишь, али матушка в город спосылат, дак сбегаешь. До городу рукой подать, и восьми верст не будет, а потом - спи-отдыхай!
Из города прибежишь, самовар поставишь. Мы с матушкой чай станем пить, а ты - спи-отдыхай!…»
Люба служит секретарем-машинисткой у предгорсовета. Учится хорошо. В своем классе пользуется авторитетом, девочки ее побаиваются, парни уважают. Если заговорит, все умолкают. Говорит дельно, уверенно. Привыкла, чтобы к ней прислушивались. Лидер - по современной терминологии.
«Вечером коров встретишь, подоишь, попоишь, корм задашь и - спи-отдыхай!…».
Лицо Любы по-своему притягательно. Им не любуешься, оно именно тянет к себе внутренней силой; хочется в глазах ее разгадать что-то затаенное, но они не пускают проникнуть в их глубину.
Класс сопереживает, класс вслух думает, осуждает хитрого и жадного попа-эксплуататора.
«Постели наладишь, нас с матушкой спать повалишь, А ты, девка, день-деньской про спишь-проотдыхашь - во что ночь-то будешь спать?…»
Я что- то понял, когда Люба вздрогнула при словах «нас с матушкой спать повалишь». Да у нее горе в семье! По всему вижу. Она молодая женщина, а муженек попивает, недаром такая реакция: волна дрожи по Любе. Угадал! Не до смеху моей горькой красавице…
В тот урок переплелось: история, фольклор, воспитание, явная душевная мука молодой женщины, сильная и верная реакция класса, град вопросов, спор о религии, «вынесенный» на перемену (никто не бросился курить, мусолили сигареты в зубах). Зацепили непростое: молодые родители потащили младенца в церковь - крестить. А им свадьбу завод устраивал!
Моих не юных, но молодых ребят и девчат в этом эпизоде задевает лживость, маскировка, двоедушие. Умеют глядеть «в корень» наши дети! В пору моей молодости тоже так было: фашистов ненавидели, сражались с ними, а после боя - как не накормить пленного? Предательство же не прощалось, это в нас неискоренимо.
…В 30- летие Победы собрали мы «ветеранов» 13-й школы. Тепло встречали всех ребятишки, из волнующе-тревожных минут особенной стала та, когда галстуки пионерские нам одевали смущенные мальчики и девочки, а старшеклассники -высоченные парни с модными прическами и девчонки с голыми коленками - прицепляли нам, старым комсомольцам, рядом с орденскими колодками значки членов ВЛКСМ.
Шли потом в общем строю: солдаты с боевым знаменем, мы и школяры со знаменем родной школы. Когда заиграл оркестр и мы равняли шаг под синкопы барабана - еще крепились.
А вот поверка, и мы отвечали:
– Ученик десятого «А» Игорь Королев погиб за Родину сержантом авиации.
Или:
– Ирина Морозова - доктор химических наук, сотрудник московского НИИ…
Горло сдавливало волнение. Одни ушли без вести; другие - как Саня Чесноков - остались в войне; иные не отозвались, может, где и живут, о них не знаем.
А с Ирой:
– Ты жив, а говорили… И кем?
– В школе, историк.
– Ах, учитель…
Внимательно-холодные вопросы - больше говорить вроде не о чем, все миновало.
После встречи кто-то сказал: объявился Семка О. Забежал шибко далеко - в Австралию, теперь рвется домой. По каким-то статьям вроде бы прощен. Неужели хоть пощечин не заслужил от друзей Сани, преданного им?
…Звонок звал на следующий урок, а мы спорили, я горячился не меньше своих взрослых учеников. В коридоре нагнала Любовь Дубова:
– Юрий Петрович, а можно терпеть, если человек говорит: «Люба, милая, любимая», а сам грязнее грязи приходит - либо пьяный, либо от подруги-разлучницы?
Она не ждала ответа. Да и что я в две минуты решу? Ей надо взять меня в союзники. Не выдержала сильная душа: горе оказалось сильнее гордости. «Помогу, Люба, мимо не пройду. Поборемся за твою долю».
В ШРМ я стал пристально разглядывать свой народ. У нас есть парни из пожарной команды, девчата-стюардессы из летных экипажей Аэрофлота, солдаты - узбеки и казахи из стройбата.
Любопытно: школьники редко задерживались на перемене. Самые острые проблемы - мимо, если раздался звонок. Рабочая молодежь - совсем другое дело: требуют ответов на любые вопросы.
Заниматься с ними интересно, и ничуть не легче, чем в дневной школе. Если, конечно, не уходить от их вопросов, дел, забот. Не только учебных.
По возрасту Алексей Сережкин и Леонид Моторин годятся мне в сыновья, Жанна, Люба Дубова - в дочери. Их одногодком я воротился «на гражданку» - в шинели, кирзачах, с вещмешком, где лежали исписанные блокноты. Ходил теми же улицами и площадями, что и родители ребят, на тех же демонстрациях шагал в студенческих колоннах, по тем же продуктовым и промтоварным карточкам получал хлеб, постное масло или ткань на брюки, в те же субботники и воскресники копал траншеи под газовые трубы и котлованы под строившиеся общежития: ежегодно осенью мы, студенты-историки, как и рабочие заводов и предприятий, среди них молоденькие парни, девчата, будущие родители Жанн, Любовей, Алексеев, Леонидов, ездили в колхозы нашей области на помощь.
Моя память 55-летнего человека хранит судьбы нескольких поколений.
Ну, сначала фронтовое поколение - оно ближе других. «Сороковые, роковые…» С заводов, из-за школьных парт, из военных училищ, с колхозных полей - на войну. Потери, раны, картины всенародного бедствия, которое всем народом и одолели. У поколения гордая особенность - все отдавали стране, ничего не оставляли себе.
Потом пора, которую кратко и емко зовем «после войны». Отсверкал салютами сорок пятый. Восстанавливали не только деревни - целые города. Отменили карточки. Темные маскировочные одежды сменило мирное многоцветье. Новые кварталы появлялись в Ленинске, чуть легче стало с жильем. В середине пятидесятых парни и девчата уезжали поднимать целину, строить электростанции. Я окончил пединститут, послали учителем в Казахстан.