Мы с тобой Макаренки
Шрифт:
– Вполне. Выдачу разрешаю.
Волков расхохотался и заработал черпаком.
Щи были съедены в один момент и тут же была дана оценка – «есть можно, не отравишь¬ся». Кашу похвалили более пылко, на что Волков, должно быть из прирожденной скромности, ответил:
– Гречневую кашу и хвалить не надо, гречневая каша сама себя хвалит.
На третье был настоящий морской компот, за который Волков получил пять с плюсом.
Когда компот был «уничтожен», Жора выскочил из-за стола и, хлотшуз себя по лбу, воскликнул:
– Ай-я-яй,
– В чем дело? – в свою очередь испугался Волков.
– Да Жозефина…
– Что Жозефина?!
– Мы ее порцию, случайно, не съели?
– Не съели, – успокоил Волков, – и учти: никакая она тебе не Жозефина, у девушки свое имя есть.
– У девушки, – ехидно протянул Лукьяненко, – ты имел в виду…
– Тебе чего надо? – оборвал его Волков.
– Вот я и говорю – к девушке ты, случайно, не наведывался… для… для, – Жора выписал рукой в воздухе какой-то замысловатый вензель, – для выяснения ее состояния?
– Да она же… ну… как бы в беспамятстве… спит вроде, – смутился Волков, – и не встает.
– А ты б ее чмок в губки-щечки, и вмиг бы проснулась наша красавица, – невинно подсказал Лукьяненко. – Не пробовал этот метод ?
После этих слов лицо Митрича приобрело цвет свеклы, той самой свеклы, которую он несколько часов тому назад кинул в борщ, и «Медведь» произнес голосом человека, сдающего сопромат:
– Не стыдно? Не стыдно говорить-то так? Стыдно же должно быть все время глупости говорить? !
Олег Синельников пришел к Волкову на помощь:
– Если с каждой вертихвосткой целоваться, губ не хватит, а вот покормить, покормить бы ее не мешало. Не кормил еще ее, Митрич?
– Так я ж сказал – спит она. – По лицу Волкова было заметно, что он не оправдывает такой заинтересованности судьбой Светланы.
– Ах, спит, говоришь, – заметил Синельников с плохо скрытым сарказмом.
Мысль Синельникоза работала на пределе. «Как же поступать в таких случаях?» Мартьянов поставил его в известность, и Олег знал, чем «больна» Светлана. Правда, Игорь предупреждал Синельникова, чтоб тот никаких мер ие принимал, дескать, «все само собой образуется», но что Игорь? Мартьянов понимает в воспитании ровно столько, сколько и Синельников. Ни Игорю, ни Олегу никогда не приходилось иметь дела с людьми, подобными Лукьяненко и Скрипичкиной. «Как бы дров не наломать».
– Значит, спит, говоришь? Митрич!
– Двадцать семь лет Митрич.
– Давай ведро щей да миску каши! – принял решение Синельников. – Будем кормить девицу.
Митрич пришел в еще большее замешательство и попытался отговорить Олега от этой затеи.
– Брось. Не надо. Спит же, говорю, она.
– А ты не сердобольничай. Наполняй ведро щами.
Лукьяненко, почувствовав развлечение, подскочил к Синельникову.
– Чем могу быть полезен, сэр? К вашим услугам, сэр!
– Держи ведро и поварешку.
– Слушаюсь,
– Давай.
– А Митрич,-Синельников усмехнулся,- обеспечит нам поэтическое оформление этого важного мероприятия.
– Что?! – пробасил Волков.
– Сыпь, говорю, подходящие для этого случая стихи, вот и все твои обязанности. Понял?
– Не надо, Олег. Нехорошо это, Олег, не по-комсомольски, – жалостливым голосом промямлил Валков.
– Нехорошо? А украсть у нас пятьдесят часов рабочего времени хорошо? А вывести из строя на сегодняшний день монтажника хорошо? А…
– Какого еще монтажника?-угрюмо спросил Волков.
– Тебя. Или ты уже повар средней руки, а не монтажник?
– Так ведь болезнь не спрашивает.
– Болезнь, болезнь, – передразнил Синельников. – Иди лучше посуду мой, монтажничек…
И процессия, вооруженная ложками-поварешками, двинулась к палатке Скрипичкиной, а Волков пошел искать Мартьянова, который вот только минуту назад был здесь, а сейчас исчез в неизвестном направлении. «Мартьянов не допустит насмешки над больной. Мартьянов – справедливый человек», – думал Волков.
Пока Митрич искал Игоря, Светлана принимала «гостей». Хоть гости были и незваные, не встретила Скрипичкина их приветливо. Получилось даже так, как будто Светлана именно ихи ждала. Она давно проснулась и, судя по румянцу на щеках, по радостно возбужденным глазам, сон не пошел ей во вред. Всем своим видом она подтверждала справедливость известного утверждения: «От сна еще никто не умирал!»
– Входите, входите, ребятки! – Светлана гостеприимным жестом откинула полог палатки и плавно повела рукой. – Олег, Коля, Жорик, входите. Правда, у меня не прибрано, – она слегка смутилась, потому что знала: легкое смущение ей к лицу, – и добавила: – Стульев нет, вот обида!
Жорж ударил в медный поднос (он не мог без театральных условностей) и закричал:
– Господи! Стало быть, она жива?! Спасибо тебе, господи!
– Жорик! О чем ты говоришь? Конечно, я жива.
– Жива? – обрадовался Лукьяненко. – О, Юпитер…
– Жива, – оборвал излияния Жоры Синельников. Олег не переносил бесцельной болтологии, он был человеком действия, – и даже прыгает.
– Фи, Олежек, что ты говоришь? Разве я блоха? Прыгают только блохи, – обиженно повела плечами Светлана.
– Хуже, – убежденно ответил Синельников и добавил:-Блоху, ту поймали и под ноготь, а ты прыгаешь, кусаешься, а под ноготь тебя нельзя. Как же, закон тебя охраняет!
«Блоха», «кусаешься», «под ноготь» – нет, определенно Олег Синельников был очень невоспитанным парнем, и неизвестно почему, закакие достоинства его в третий раз избирают секретарем комсомольской организации.
Услышав столь неприятное сравнение своей особы с известным насекомым, Светлана рассердилась не на шутку.
– Грубияны! – топнула она ногой.
–