На день погребения моего
Шрифт:
Он как раз вернулся из турне по американским городам, где собирал деньги для Лиги, особенно его впечатлила борьба за свои права шахтеров Колорадо.
— Я надеялся, пока буду там, как-то встретиться со знаменитым бомбистом Дикого Запада, известным как Кизелгур Кид, но, к сожалению, с некоторых пор о нем ничего не слышно.
Риф не очень-то знал, что ответить, но, понимая, что отвести взгляд прямо сейчас — плохая идея, сидел молча, смотрел в лицо ирландца, на котором, как ему показалось, на мгновение увидел некий свет. Но вскоре Вольф Тоун вновь погрузился в свое любимое состояние черной меланхолии, которое Риф со временем научился распознавать как метафорическое устройство, в недрах которого таится смертельный механизм в ночной мгле.
— Эти белые — народ угрюмый, — заметил «Наркотик» Бридлав.
— А вы, парни, слишком много улыбаетесь, — парировал Вольф Тоун. — Ни за что не поверю, что кто-нибудь может быть всё время так счастлив.
— Сегодня ночью, — ответил «Наркотик», — мы счастливы, потому что у нас закончился ангажемент в «Бастионе» на Ред-Онион, — на мгновение закатив глаза, музыкальное братство было наслышано об этом синониме угрозы, — и после этого остались живы, чтобы рассказать о пережитом. Кроме того, не хотим разочаровывать множество белых любителей музыки, пришедших сюда ради этого зубного блеска. А еще, конечно, мне нравятся здешние свиные отбивные! — добавил он громче, заметив, что владелец заведения его слышит и пытается намекнуть, что «Веселым неграм» пора возвращаться к работе.
Когда джаз-банд снова начал играть:
— Сначала я тебя принял за очередного чертова английского идиота, как вся эта толпа, с которой ты сюда пришел, — сказал Вольф Тоун O'Руни.
— Она меня выгнала, — признался Риф.
— Нужно где-то остановиться? Наверное, не первый класс, к которому ты привык...
— Я тоже жил не в отеле «Сент-Чарльз», если подумать.
Вольф Тоун ночевал на «Ду Эспесез», ранчо для путешественников в луизианском стиле в недрах квартала красных фонарей, где было полно различных сорвиголов, большинство из которых ожидало пароходов, чтобы уплыть из страны.
— Это Флако, у него, возможно, то же пристрастие, что у тебя.
— Он имеет в виду химию, — сказал Флако, понимающе нахмурившись.
Риф метнул взгляд на ирландца, жестами указывавшего на себя с видом оскорбленной невинности.
— Это такое сообщество, — сказал Флако, — и все парни спустя некоторое время друг друга знают.
— Я — скорее подмастерье, — предположил Риф.
— Сейчас все говорят о Европе. Все Власти планируют, как лучше перемещать войска, естественно подумать о железной дороге, но кругом эти горы, которые всё замедляют, так что нужны туннели. Вдруг по всей Европе принялись взрывать большие и маленькие туннели. Когда-нибудь работал на проходке туннелей?
— В некотором роде, — ответил Риф. — Возможно.
— Он, — начал Вольф Тоун.
— Да, брат O'Руни. Я ... ?
— Не политический, как мы, Флако.
— Не знаю, — сказал Риф. — Впрочем, вы тоже. Надо об этом подумать.
— Нам всем, — сказал Вольф Тоун O'Руни. В его глазах горел тот же свет, что и прошлой ночью, когда зашла речь о Кизелгуре Киде.
Это была уже старая уловка, естественная, как проглотить слюну. Где-то в глубине души он пожал плечами. Пытаясь не вспоминать о Стрэй и Джесси.
— Мы смотрим на мир, на правительства во всем их разнообразии, одни с большей степенью свободы, другие — с меньшей. И мы считаем: чем более репрессивно Государство, тем больше жизнь в нем напоминает Смерть. Если смерть — это переход в состояние полной несвободы, значит, государство находится в пределах Смерти. Единственный способ решения проблемы Государства — контр-Смерть, известная как Химия, — сказал Флако.
Он выжил в Анархистских битвах по обе стороны Атлантики, в частности, в Барселоне в 90-х. Разозлившись из-за взрыва в театре «Лисеу» во время представления оперы Россини «Вильгельм Телль», полиция устроила облаву не только на Анархистов, но и на всех, кто каким-либо образом мог противостоять режиму или хотя бы помышлял об этом. Тысячи человек арестовали и отправили «в горы», в крепость Монжуик, склонившуюся над городом, словно головорез, только что на этот город напавший, а когда темницы были заполнены, узников начали приковывать цепями на военных суднах, превращенных в плавучие тюрьмы, стоявшие на якоре в гавани.
— Чертова испанская полиция, — сказал Флако. — В Каталонии они — оккупационная армия. Все узники 93-го года, которые не были Анархистами до того, как попали в Монжуик, быстро вникли в суть вопроса. Это было — словно вновь обрести старую религию, которую мы почти забыли. Государство — зло, его божественное право происходит прямиком из Ада, и мы все отправились в Ад. Некоторые вышли из Монжуика разбитыми, умирающими, с неработающими половыми органами, потерявшими дар речи от запугиваний. Кнут и раскаленное железо, конечно, очень для этого эффективны. Но все мы, даже те, кто голосовал и платил налоги, как добрые буржуа, вышли с ненавистью к Государству. Под этим нецензурным словом я, конечно, также подразумеваю Церковь, латифундии, банки и корпорации.
Каждый из жильцов «ДУ ЭСПЕСЕЗ» ждал свой собственный дружественный к изгоям корабль — их в любой момент стояло несколько в фарватере...словно прежде были легендарные счастливые времена Американского Анархизма, теперь доживающего последние дни, после того как анархист Чолгош убил Мак-Кинли: теперь только «беги, Анархист, беги», нация позволила себе погрузиться в новый цикл мании Красной Угрозы, словно вернулась в 70-е, в реакцию на Парижскую коммуну. Но если так, должно существовать убежище — высоко в свежем воздухе, над морем, где-то, где могут укрыться все Анархисты, сейчас, когда опасность столь огромна, место, которое легко можно найти даже на дешевых картах Мира, архипелаг зеленых вулканических островов — каждый со своим собственным диалектом, находящийся слишком далеко от морских путей, чтобы его использовали в качестве угольного порта, пункта пополнения запасов соли, топливной заправки, источника соблазнительных минералов, драгоценных или полезных, так что эти острова навсегда остались неуязвимы для бед и ошибок, заражающих политику Европейского материка: это место обетованное обещано им не Богом, который требует от обычного Анархиста слишком многого, оно обещано скрытой геометрией Истории, которая должна включать в себя где-то хотя бы одну точку безопасного сопряжения ненавистных меридианов, каждый день проходящих мимо, безлюдных, друг за другом.
Вольф Тоун O'Руни направлялся в Мексику, где надеялся найти партию «сельскохозяйственной техники», словно растворившуюся при транспортировке, техника предназначалась для людей, связанных с Лигой — он рассказывал без подробностей. Флако каждое утро искал в газетах название трампового судна «Деспедида», следовавшего в Средиземное море, среди его портов захода, кажется, была Генуя, город не хуже других, где можно начать поиски работы по проходке туннеля. Он убедил Рифа ехать с ним. Они любили собираться в кафе возле «Грас-Холла» мамаши Тант, куда «Наркотик» Бридлав приходил со своими друзьями — джазовыми музыкантами под утро, после того как всю ночь играли в дыму и речном тумане, проникавшем в двери и окна... Они сидели там, вдыхая ароматы только что открывшегося рынка, ели пончики бенье и пили кофе из цикория, спорили о Бакунине и Кропоткине, в целом, как заметил Риф, сохраняя беззаботность, потому что было важно не привлекать к себе внимание. Это были США, в конце концов, страх тут был разлит в воздухе.
Однажды Риф застал Вольфа Тоуна O'Руни, который разрезал на две половины картошку с таким виноватым видом, словно собирал бомбу.
— Неисповедим и разнообразен Путь Картошки, — заявил Вольф Тоун. Он придавил свежеобнаженную мякоть картошки к документу, лежавшему на столе, и у него получилась идеальная копия мокрой печати, затем перенес ее на паспорт, процесс подделки которого, кажется, был в самом разгаре.
— Твой пароход прибыл, — догадался Риф.
Вольф помахал документом: