На день погребения моего
Шрифт:
Странным образом вопрос, «живая» ли она и есть ли у нее «сознание», никогда у нас не возникал. На какой глубине она лежит? Мы хотели это знать. Был ли на глубине только снег, или мы столкнулись с некой скалой? Практические вопросы. Жесткий подход. Большинство из нас не были мечтателями, честно говоря, не говоря уже о том, чтобы страдать от ночных кошмаров — в будущем присутствие в экспедиции хотя бы одного такого человека должно быть предусмотрено уставом. Что бы мы ни видели с помощью просмотрового устройства, мы ушли в немом ужасе. Ученые знатоки Эдд, недавно внимательно изучившие их оригинал в Библиотеке Исландии, предложили позднее — слишком поздно — сравнение с Бури, дедушкой Одина и первых богов, замороженным во льдах Нифльхейма
Кто из нас тогда, бездумно, как дети на ярмарке, не провел аналогию с нашей замороженной Гостьей? Какие боги, какие расы, какие миры собирались родиться?
Альпинисты из нашей группы описывали возвращение к реальности не более сложным, чем спуск в расщелину ледника. Экипаж огромного дирижабля, предупредив нас, насколько это было возможно, по их мнению, затем самоустранился. Оказалось, что их помощь не простиралась дальше предостережения — они сочувственно нам кивали, смотрели вниз на нас с планшира своей гондолы, но никогда не вмешивались и пальцем не пошевелили, чтобы нам помочь. А мы, отважные младенцы, начали спускаться в это царство теней, сопротивляясь резкому ветру, перед нами вставали лишенные запаха стены льда, мы держались слишком ровного ската того, что глупо продолжали называть «нунатаком», идя навстречу своей судьбе. Эскимосы проявляли рвение, иногда неестественное, чтобы ускорить нашу работу. Но когда бы мы ни застали их группу за разговором, они замолкали и не возобновляли беседу, пока мы не уходили достаточно далеко, чтобы ничего не услышать. Вскоре, один за другим, в соответствии с каким-то своим графиком, который мы не могли расшифровать, они уехали, что-то бормоча, скользя по льду, слепящему желтоватым светом, навсегда.
Начался период слепой жизнерадостности, это было подчинение общей судьбе праздника и приволья. Мы обменивались шаблонными мыслями:
— Даже природа нам содействует.
— Отлично, контракт нам всем обеспечен.
— Вайбы продадут это, что бы это ни было, как только увидят.
Мы трудились в полярной тьме, наши лица озарял ужасный оранжевый пламенеющий свет Северного сияния. Время от времени собаки словно теряли рассудок — замирали, куда-то всматриваясь в страхе, потом убегали и пытались спрятаться или укусить что-то, до чего могли дотянуться. Иногда тому существовало реалистическое объяснение — запах полярного медведя или моржа, доносившийся на расстоянии многих миль. А иногда объяснение найти не удавалось. Что бы это ни было, оно было невидимым. А иногда они не лаяли, когда должны были лаять. Однажды к нам пришел по белой равнине человек в медвежьем меху, такой не носили в этом регионе, странный, пугающий силуэт приближался с севера. М-р Додж Фланелетт импульсивно потянулся за винтовкой, но м-р Ганстингс Тройл (думаю, это был он) крикнул что-то на тунгусском, добавив:
— Я не я буду, если это — не старик Магякан. Знаком с ним по Сибири.
— Он не мог пройти весь этот путь пешком, — скептически возразил д-р Форманс.
— На самом деле, скорее всего, он сюда прилетел, и когда он навещает нас, в то же самое время, не сомневаюсь, он вернулся на Енисей к своим соплеменникам.
— Ты начинаешь меня пугать, Тройл.
Тройл рассказал о таинственной силе шаманов, известной как биолокация, которая позволяет обладающим этим даром в буквальном смысле находиться в двух и более местах, часто — на большом расстоянии, одновременно.
— Он говорит, что у него есть для нас сообщение.
— Кажется, он чего-то боится.
— Арктическая истерика, - сказал д-р Блуа, психомедицинский офицер Экспедиции. — Вид северной меланхолии, очень часто — предвестник самоубийства.
Магякан отказался от еды, но выпил чашку чая и выкурил гаванскую сигару, уселся, полузакрыв глаза, и начал говорить, а Тройл переводил.
— Они не хотят причинить нам вред. Они по-своему
Он умолк, сидел и курил, потом уснул. Где-то после полуночи он проснулся, встал и ушел в арктическую пустоту.
— Это было некое пророчество? — спросил д-р Форманс.
— Не совсем, в том смысле, в котором мы привыкли воспринимать пророчества, — ответил Тройл. — Для нас это просто способность видеть будущее, основанная на нашем линейном способе восприятия времени, простая прямая линия из прошлого через настоящее в будущее. Христианское время, можно сказать. А шаманы видят это иначе. Они воспринимают время, которое развертывается не в одном измерении, а во многих, и все они существуют в одном безвременном мгновении.
Мы поймали себя на том, что внимательно рассматриваем собак. Часто их можно было видеть в компании большого, не поддающегося другому описанию пса, который прибыл сюда с командой дирижабля. Ездовые собаки обычно собирались вокруг него в ровный круг, словно он каким-то образом обращался к ним. В частности, их беспокоило задание — нужно было везти импровизированные сани, на которых мы собирались транспортировать объект по льду на корабль. Таким образом, это можно было назвать профсоюзом собак. Вероятно, под руководством Пугнакса — так звали пса с дирижабля, вот что это было.
Доставка того, что мы извлекли, на корабль была лишь первым из наших испытаний. Размещение объекта в грузовом отсеке было изначально гиблым делом. Одна неудача следовала за другой — если приобретение не обваливалось, то какой-нибудь трос, независимо от размера, непременно падал, но каждый раз таинственным образом объект избегал возможного разрушения... словно был обречен пережить наши неумелые усилия. Пытаясь установить объект на корабле, мы измеряли, и еще раз измеряли, и каждый раз габариты оказывались разными — отличались не слегка, а кардинально. Похоже, не существовало способа внести объект через какой-либо из корабельных люков. В конце концов, мы прибегли к помощи газовой горелки. Все это время предмет рассматривал нас с тем, что мы, изучив спектр его эмоций, начали с легкостью определять как презрение. «Глаза» предмета были расположены рядом на одной линии, как у людей и других бинокулярных хищников, его взгляд был направлен исключительно и лично на каждого из нас, неважно, где мы стояли или куда шли.
Обратное путешествие на юг нам следовало бы запомнить лучше, наши бессонные часы начинали идти быстрее, мелодичный шепот одного из членов команды внизу в коридоре, обрамленном балками со стальными болтами, аромат кофе на завтрак, серповидный дирижабль, который прибыл, чтобы предупредить нас, по правому борту, словно аномально расположенная луна, пока в конце концов, словно разуверившись в наличии у нас здравого смысла, они не покинули нас с салютом из бенгальских огней, в котором была своя ирония.
Кто из нас хотел вернуться, посмотреть в лицо будущему, поднять мятеж, если понадобится, и заставить капитана изменить курс, вернуть предмет туда, где мы его нашли? Корабельный колокол звонил по скупым остаткам нашего простодушия. Даже если мы не могли предсказать подробности того, что должно было произойти, среди нас не было ни одного человека, включая лишенных какой-либо фантазии, который не чувствовал бы, что внизу, под нашими ногами, ниже уровня ватерлинии, терпеливо лежит и тает ужасное зло, которое вскоре станет еще страшнее.