На качелях XX века

Несмеянов Александр Николаевич

Папе надо было одновременно с работой найти и пристанище в Москве. Когда мы жили еще в приюте, там работали очень симпатичные люди: учитель Алексей Иванович Ключарев и его жена — экономка Елизавета Дмитриевна. Впоследствии они поселились в двух комнатах мезонина домика на углу Земляного вала и Воронцова поля, где теперь вырос многоэтажный жилой дом. Они предложили папе одну из двух своих комнат. Вероятно, с 1922 г. там и поселился папа, затем я переехал туда же. В этой комнате мы жили сначала вдвоем, а потом и с Васей, и с Таней до 1924 г., а с 1926 до 1938 г. в ней жил я с женой Ниной Владимировной, а потом и нашими детьми — Олей (родилась в 1930 г.) и Колей (родился в 1932 г.).

Однако до этого прочного поселения на Земляном валу в комнате, которая стала затем моей, мне пришлось менять мои временные пристанища. После того как нужно было освободить общежитие Военно-Педагогической академии, я жил, насколько помню, в течение нескольких месяцев, у третьего брата Виноградова — Николая Петровича и его жены Анны Ивановны в их квартире в Трубниковском переулке.

В это время я был занят в университете органическим практикумом, а именно — синтезом диметилиндиго, о чем я уже писал. Однажды Н.Д. Зелинский спросил, не найдется ли кого из студентов, кто

взял бы на себя ночную сторожу в химическом корпусе, так как стал исчезать спирт. Я и Алексей Николаевич Язвицкий с радостью согласились и стали дни и ночи проводить в химическом здании МГУ. Нам был выдан тулуп. Спали мы в библиотечной комнате, где был диван и длинный стол, на который клалась спинка дивана и таким образом получались два ложа. Один укрывался тулупом, другой — чем-то своим. Перед сном, часов в двенадцать, совершали обход всего здания. Среди ночи тот, кто спал под тулупом, делал второй обход. В здании было холодно, и на ночь мы прямо у рожка зажигали газ. Однажды утром, проснувшись, мы увидели, что газ привернут и едва горит. Оказывается, Николай Дмитриевич Зелинский со своей стороны временами делал сторожевые обходы и деликатно наводил порядок и в нашей спальне-библиотеке, не будя сторожей.

Мы теперь работали с утра до двенадцати часов ночи. Питались картошкой и хлебом. С 1921 г. какое-то время студентов подкармливала АРА (американская гуманитарная помощь) [115] в столовой на Никитской улице, выдавая по миске кукурузной каши, залитой какао. Впрочем, мне иногда приходилось уходить несолоно хлебавши, когда АРА выдавала какой-то рыбный взвар, который я не ел.

С переездом папы в Москву и нашим поселением в мезонине на Земляном валу уклад жизни стал приобретать менее богемный характер, но отсутствие мамы, остававшейся в Щелкове, не позволяло этому укладу стать и вполне семейным.

115

Американская администрация помощи (American Relief Administration, ARA) — формально негосударственная организация в США, существовавшая с 1919 до конца 1930-х гг. Снабжала продуктами и медикаментами послевоенную Европу. Наиболее известна оказанием помощи Советской России в ликвидации голода 1921–1923 гг.

Утром первым поднимался папа и ставил самовар. Я или Вася бежали в лавочку (начинался НЭП) и покупали давно не виданный белый или пеклеванный хлеб [116] . Пили чай, и папа отправлялся преподавать математику на Курсы особого назначения (КОН), для чего, как я уже говорил, ему пришлось на старости лет овладеть начатками дифференциального и интегрального исчисления, что он с успехом и в короткое время и сделал еще в Щелкове, откуда он первое время ездил на эти КОН.

116

Пеклеванный хлеб — хлеб из просеянной муки.

Организатором и душою дела на КОН был старший из братьев Виноградовых — Михаил Петрович, в гимназические годы папин ученик, которого папа репетировал в семействе своего дяди.

М.П. Виноградов стал инженером, участвовал в революционных событиях 1905 г. (он был большевиком), после них эмигрировал в Швейцарию и Францию и вернулся на родину после революции 1917 г. Как и для всех Виноградовых, да и всех близко знающих папу, папа был для него совершенным авторитетом. Папе нравилось преподавание на КОН: и новая для него взрослая рабочая аудитория, и новая область математики. Мне кажется, что, несмотря на отсутствие огорода и любимых земледельческих занятий, в это время папа снова чувствовал себя полнокровным участником жизни.

Вася поступил в Институт геодезии и картографии и жил с нами. В то время поступить в вуз было не легко, так как предпочтение отдавали рабочим. Тем большее удовлетворение вызывала учеба Васи в вузе, хотя выбор этого вуза и был случайным — по линии наименьшего сопротивления. Вскоре к нам присоединилась и Таня, которая по болезни вынуждена была пропустить в опытно-показательной школе-коммуне один или два года и теперь снова училась там, а жила с нами.

В 1923 г. мои родители радостно и широко (по нашим масштабам) отпраздновали серебряную свадьбу. Это происходило в обеих комнатах мезонина — Ключаревы предоставили нам и свою комнату. От каждого родственного семейства были только представители, и то набралось человек сорок, если не пятьдесят. В 1925 г. мама тоже перебралась из Щелкова в Москву: она так зарекомендовала себя в школе, что ей предоставили заведывание одной из московских начальных школ — на Ленинградском шоссе, во Всехсвятском [117] , и жилье при школе — две комнаты в трехкомнатной квартире, куда наши и переехали, за исключением меня и Васи. Это было последнее жилище папы. К этому времени КОН прекратил свое существование, и папа «поступил на службу» в Отдел народного образования Моссовета (последняя его работа).

117

Всехсвятское (Всесвятское) — бывшее село Московской губернии и уезда, административный центр Всехсвятской волости. В настоящее время территорию села занимают московские районы Аэропорт и Сокол.

Лаборатория «II практикум»

Меня, оставленного при кафедре Н.Д. Зелинского (органической и аналитической химии), «поселили» теперь в сравнительно небольшую (имеющую шесть рабочих столов) лабораторию, на двери которой красовалась вывеска «II практикум» и которая была расположена в первом этаже, дверь в дверь с той комнатой — библиотекой, — где мы с Язвицким ночевали, исполняя свои бесплатные функции сторожей. Это была чрезвычайно удобная для работы комната, совершенно новая, с единственным недостатком: она имела всего один вытяжной шкаф и, значит, была мало приспособлена для работы с пахучими и ядовитыми веществами. Комната имела форму вытянутого прямоугольника с входом посредине длинной стороны, в ней находились три спаренные стола, расположенные перпендикулярно к этой длинной стороне, но не примыкавшие к стенам, а «островные». По стенам тянулись консоли для вспомогательной работы. Я был влюблен

в эту прекрасную лабораторию и в свой рабочий стол. В течение всей жизни я часто видел во сне этот свой рабочий стол, и сон всегда был окрашен в грустные тона утраты.

Хозяйством кафедры ведал тогда А.П. Терентьев. На складах подвала под аудиторией было сосредоточено большое богатство реактивов Кальбаума [118] , посуды Шотта и всякой лабораторной аппаратуры. Александр Петрович временами пускал нас — теперь уже не студентов, а научных работников — в эти пещеры Аладдина, и мы набрасывались на эти богатства, как воробьи зимой на хлеб. Многие из этих вещей служили мне потом долгие годы, а некоторые иногда снятся до сих пор: чудесный эксикатор с наклеенной на нем этикеткой «W. de Longuinoff, universitet de Laussanne» [119] и особенно изящная водяная баня конической формы с ирисовой диафрагмой, к которой я сам выдул стеклянный постоянный уровень. Эта чудесная баня служила мне верой и правдой лет десять. Получили мы из пещеры Аладдина и по набору укороченных термометров, и прекрасное шоттовское стекло, о котором (это уже в компании «сабанета») сочинили целую поэму, из которой помню такие строфы:

118

Кальбаум Йоханнес (1851–1909), владелец фирмы «C.A.F. Кальбаум», в 1890 г. создал новую химико-фармацевтическую фабрику в Берлине. Та часть компании, которая после Второй мировой войны оказалась на территории Восточной Германии, была преобразована в предприятие Берлин-Хеми AG.

119

«В. Лонгинов, Лозаннский университет» (фр.) см. сноску на с. 94.

Стекла из Иены цвет зеленый — Холодный и прозрачный цвет — В моей душе, в него влюбленной, Других сортов стекла уж нет. Изящной колбы Шотта шейка, Как шея лебедя стройна, Бокал заздравный мне налей-ка, За шейку выпью я до дна.

Южный крайний стол во «II практикуме» занимал тогда ассистент и мой учитель по органическому практикуму В.В. Лонгинов (фото 13). В это время он уже редко экспериментировал, но иногда писал за консолем или спрашивал студентов. Он поддерживал свое место в состоянии безупречной, сияющей чистоты, натирая линолеум стола сплавом воска и скипидара, до блеска протирая стекла шкафика. Vis-a-vis [120] к Лонгинову работал ассистент Борис Васильевич Максоров (фото 13) (оставленный при кафедре Челинцевым), начавший заниматься зарождающейся тогда областью пластмасс и искавший свои пути в науке. Следующий стол занимали последовательно во времени женщины — Е.М. Ряхина и Е.С. Покровская, не имевшие никакого официального положения в МГУ. Первая из них работала для зарождавшегося Института чистых реактивов. Vis-a-vis к этому столу был мой стол, однако на этом трехметровом столе мне принадлежала лишь половина, а вторая, рядом с входной дверью, была предоставлена другому «оставленному» — К.А. Кочешкову [121] (фото 13), ныне академику. Спиной к нам располагался третий «оставленный» — Михаил Иванович Ушаков [122] (фото 13), а последний стол, рядом с вытяжным шкафом, был столом ассистента Бориса Александровича Казанского [123] (фото 13). Казанский, Ушаков, Кочешков, Покровская работали по тематике Н.Д. Зелинского. Я, разумеется, обязан был делать то же.

120

Vis-a-vis (фр.) — напротив, друг против друга.

121

Кочешков Ксенофонт Александрович (1894–1978) — химик-металлоорганик, академик АН СССР (1968). Бессменный редактор (совместно с А.Н. Несмеяновым) сборников «Синтетические методы в области металлоорганических соединений» (выходили в 1945–1949 гг.) и «Методы элементоорганической химии» (выходили в 1971–1978 гг.).

122

Ушаков Михаил Иванович (?-1943) — доктор химических наук, заведующий лабораторией химии стеринов Всесоюзного института экспериментальной медицины (ВИЭМ).

123

Казанский Борис Александрович (1891–1973) — химик-органик, академик АН СССР (1946). Директор ИОХ АН СССР (1954–1966). Один из создателей научных основ нефтехимии и катализа.

В это время преобладающим направлением работ в школе Зелинского (фото 13) были синтез и каталитические превращения углеводородов, обычным типом «вооружения» была каталитическая печь — стеклянная трубка с катализатором с асбестовой муфтой вокруг нее, содержащей регулируемый нагреватель. Все больше также входило в жизнь лабораторное исследование погонов нефти методом дегидрогенизационного катализа и установление таким образом наличия определенных гомологов циклогексана.

Н.Д. Зелинский имел обыкновение давать задание, отнюдь «не обрисовывая» его конечную цель, а только начальную фазу исследования: сделайте то-то, синтезируйте то-то, потом я вам скажу, что дальше. Здесь, вероятно, не было какой-либо скрытности, а просто, может быть, дальнейшее не всегда было вполне ясно и самому Николаю Дмитриевичу или могло измениться в зависимости от результатов соседа настолько, что не стоило его определять заранее. Ведь исследование — то же поле боя, и подчас диспозиция типа «…die erste Kolonne marschiert…» [124] так же мало реальна в научной работе, как и в сражении.

124

«Первая колонна марширует…» (нем.). Из романа «Война и мир» (1868) Л.Н. Толстого.