На качелях XX века
Шрифт:
Я вспоминаю какие-то поездки с немцем, фамилию которого не помню и конкретные сельскохозяйственные цели которых тоже забыл, но помню наши разговоры, бывшие для меня упражнениями в разговорном немецком языке, на литературные и житейские темы. Его удивляло, что Пушкин для русских живой поэт. Гёте, говорил он, в Германии никто уже не читает, а я пытался объяснить, что такое Пушкин для русских. Этот немец справедливо, как мне казалось, говорил о русских так (в данном случае по поводу здания химико-фармацевтического института, где мы помещались): удивительный народ, делают все наилучшим способом, а потом как будто им все надоест и на все станет наплевать, чего-то не доделают и конец испортят.
В году в 1932 или 1933 наш институт был слит с Институтом удобрений (НИУ) [179] , а затем переселен во вновь построенное здание на Большую Садовую, где я проработал недолго и где меня сменил А.Е. Кретов [180] (он был, как тогда нередко бывало, затем арестован), а потом — Н.Н. Мельников [181] .
179
Научный институт по удобрениям (НИУ), основанный в 1919 г., и Институт инсектофунгицидов (НИИФ) были слиты в 1933 г. в Научно-исследовательский институт по удобрениям и инсектофунгицидам (НИУИФ), который стал заниматься производством не только удобрений, но и средств борьбы с сельскохозяйственными вредителями. В 1994 г. НИУИФ преобразован в открытое акционерное общество — ОАО «НИУИФ», которое в настоящий момент находится в г. Череповец.
180
Кретов Александр Ефремович (1892-?) — химик-органик, доктор химических наук. Арестован в 1937 г. и по постановлению Особого совещания при НКВД СССР от 1939 г. «за участие в антисоветской организации и шпионаж» заключен в исправительно-трудовой лагерь сроком на 8 лет. В 1940 г. по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР «за шпионаж и участие в контрреволюционной организации» заочно приговорен к 10 годам лишения свободы. Освобожден в 1947 г. Реабилитирован в 1955 г.
181
Мельников Николай Николаевич (1908–2000) — химик-органик, член-корреспондент АН СССР (1979). Работы посвящены синтезу физиологически активных органических соединений.
Прежде чем писать об этом я должен вернуться к университетским делам. По окончании наших с К.А. Кочешковым совместных работ по синтезу оловоорганических соединений из ртутноорганических по моему предложению мы попытались применить «метод двойных диазониевых солей», столь успешно использованный на ртутноорганических соединениях, к синтезу металлоорганических соединений сурьмы, и эта работа прошла интересно и успешно, хотя и оказалась громоздкой. Впервые для этой работы к нам прикрепили лаборанта, это был студент К.Н. Анисимов, которого наша работа очень заинтересовала. Первый раз мы работали не только собственными руками. Однако однажды эта помощь привела и к неприятным последствиям.
Придя утром в университет, я увидел наводнение. Из двери нашего «II практикума» вода устремлялась в вестибюль, а оттуда по лестнице каскадом в подвальный этаж. Препаратор Яков Алексеевич Малышев и уборщица уже хлопотали, а я прошел в нашу лабораторию и убедился, что все началось с моего стола, где Анисимов забыл закрыть кран холодильника, и каучук ночью сорвало повысившимся напором воды — обычная причина протечек.
Однако такого наводнения я никогда не видывал. У меня залило все шкафы, все записи, все препараты. Только я вышел в вестибюль, едва осуществив спасательные работы в своих шкафах (к счастью чужие вода не тронула), как вижу Н.Д. Зелинского, который с ходу стал на меня кричать, да так, как я никогда и не слыхивал. Что мне делать — виноват, руки по швам и молчу. В это время выходит бледный Анисимов и заявляет, что это он виноват. Николай Дмитриевич только рукой на нас махнул. В подвальной лаборатории промок потолок, и долго еще было сыро. Мои ящики в столе рассохлись и плохо входили в пазы. Пришлось сушить мокрые дневники и восстанавливать записи. Долго еще сказывались последствия этого бедствия.
Постепенно у нас стали появляться студенты-дипломники, и мы их «нагружали» металлоорганическими темами. Ряд печатных статей, например, у меня с Повхом, Потросовым, Гипп, Шацкой, Климовой, Пузыревой, Сегалевич и др., были результатом этих дипломных работ. Исследования по металлоорганической химии во «II практикуме» приобрели закономерный характер и развивались. Зарождалась лаборатория, которая в начале 30-х гг. оформилась юридически как лаборатория научно-исследовательского Института химии при химфаке МГУ. В 1930 г. я получил звание доцента. Насколько помню, в это время, а может быть несколько позднее, я начал читать специальный курс «Теоретические основы органической химии», очень примитивный и далекий, конечно, от того, что теперь читают мой ученик О.А. Реутов [182] и мой сын Николай Александрович Несмеянов [183] .
182
Реутов Олег Александрович (1920–1998) — химик-органик, академик АН СССР (затем РАН) (1964). Один из основателей отечественной школы исследований механизмов органических реакций, крупный специалист в области теоретической органической химии и химии металлоорганических соединений. Воевал во время Великой Отечественной войны (1941–1945), награжден боевыми медалями и восемью орденами, в том числе орденами Красной Звезды. Создатель (1962) и руководитель (до 1998) в ИНЭОС АН СССР лаборатории органической химии изотопов.
183
Несмеянов Николай Александрович (1932–1989) — химик-органик, профессор кафедры химического факультета МГУ.
В 1930 г. родилась моя дочь Ольга, лет через двадцать тоже ставшая химиком [184] (фото 84). Мои первые печатные работы, мое доцентство и рождение Оли были последними радостями папы в его здоровом состоянии. В этом же году отец, придя из накуренной комнаты
184
Несмеянова Ольга Александровна (1930–2014) — химик-органик, кандидат химических наук. Работала в Институте органической химии АН СССР.
Когда в январе 1932 г. родился сын Коля, папа летом смог даже приехать к нам на дачу в Бронницы, где жили тогда родители Нины Владимировны. Папа сознавал опасный характер своей болезни, смертной болезни, как он иногда говорил, считал ее «первым звонком». Второй и последний звонок был 14 марта 1933 г. Очень рано утром, с первыми трамваями, раздался звонок во входную дверь. Нина Владимировна пошла отпереть и вернулась, сказав мне каким-то упавшим, полным боязни за меня голосом: «Шура, Андрюша приехал». Я мгновенно понял, зачем брат может приехать в такой неурочный час, и только спросил: «Папа умер?» Нина Владимировна наклонила голову.
Мы с Андреем отправились в переполненном трамвае во Всехсвятское. Приехав, я встал на колени у постели с еще не остывшим, но уже холодеющим телом папы. Мама, державшаяся бодро, рассказала, что с вечера папа почувствовал недомогание, которое счел за грипп, зябнул и все боялся заразить маму. Он умер мгновенно, ложась в постель. Для меня это было на многие годы таким горем, что мне трудно это передать. Свет погас. Я надеялся еще много сделать в жизни и на это будущее всегда глядел и глазами папы. Теперь, что бы мне ни удалось сделать, он этого знать не будет. Через двое суток мы шли за катафалком по мартовским лужам через всю Москву — от Всехсвятского по улице Горького, Садовому кольцу до крематория.
Невозможно передать всю безнадежность и горечь, которые пришли на смену страху за здоровье папы. Под знаком этого страха я жил пятнадцать лет, особенно последние три года. Не только будущее мое не освещалось папой, но кончилась и родительская семья, уют, очаг, к которому мы всегда стремились и ездили каждое воскресенье, последний год вчетвером с Олей и Колей, которого я на обратном пути нес на руках уже спящего.
Время залечивает все, но не один десяток лет потребовался, чтобы залечилась эта рана. Лишь в 1940 г., когда был арестован брат Вася [185] , я порадовался, что папы уже нет. 1940 год для нас оказался 1937-м. В 1955 г. Вася был посмертно реабилитирован. Мама до конца дней (1958 г.) не смогла оправиться от этого удара, и лишь когда ее память и сознание года за три до смерти стали как у бабушки — ее матери — неясными, к ней вернулось спокойствие, и она перестала непрерывно думать о Васе.
185
Несмеянов Василий Николаевич (1904–1941) — зам. начальника Управления топогеодезической службы Главного управления геодезии и картографии при СНК СССР. Арестован 26 июня 1940 г., приговорен Военной коллегией Верховного суда СССР к высшей мере наказания по обвинению в шпионаже 6 июня 1941 г. Приговор приведен в исполнение 28 июля 1941 г. на спецобъекте НКВД «Коммунарка» (Московская обл.). Реабилитирован 17 сентября 1955 г.
Я уже рассказал, как фактически сложилась лаборатория металлоорганических соединений химфака МГУ. Настало время ее оформления. Мы действовали с К.А. Кочешковым на равных правах, но двух заведующих в одной лаборатории быть не могло, и мы решили тянуть жребий. Он выпал мне, и я стал заведующим. Приблизительно в это же время организовались и другие лаборатории химфака (или, что то же самое, НИИ Химии химфака МГУ), именно: белковая, органического катализа и ряд физико-химических. Еще раньше в НИИХ химфака были организованы лаборатории синтетического каучука и химии нефти, фактически руководимые Н.Д. Зелинским. Все это стало возможным, поскольку химфак получил здание старого анатомического театра (был построен новый) и приспособил его для своих нужд, переведя туда неорганическую и аналитическую химию. Упомянутые лаборатории синтетического каучука и химии нефти разместились в бывших двух залах качественного анализа. Наша с К.А. Кочешковым надежда получить под металлоорганическую лабораторию наш родной «II практикум», из которого уже выехали, получив отдельные комнаты, и Б.А. Казанский, и М.И. Ушаков, и старшие товарищи, не оправдалась. При содействии Н.И. Гаврилова по решению Н.Д. Зелинского во «II практикуме» разместилась белковая лаборатория. Мы же получили для металлоорганической лабораторию количественного анализа. В 1934 г. вышло Постановление Правительства о введении ученых степеней и защите диссертаций. Сразу же я начал писать докторскую диссертацию (доцентом я уже был), полагая, что имею достаточно материала, и уже успел написать большую ее часть, когда узнал, что по представлению химического факультета МГУ (декан А.В. Ваковский) Высшей аттестационной комиссией [186] Наркомпроса мне присуждены степень доктора химических наук без защиты диссертации и звание профессора. Это было омрачено для меня отсутствием папы.
186
Была учреждена в 1932 г. До этого времени ученые степени присуждались в институтах и университетах. Создание единого аттестационного органа было вызвано дефицитом квалифицированных и одновременно идеологически выдержанных ученых, способных адекватно оценивать диссертационные работы.