На качелях XX века
Шрифт:
Почему-то я прошел в доктора и профессора в первом туре со старшими товарищами — Лонгиновым, Терентьевым, Куликовым, самим Раковским. На заседание ВАКа, где должны были обсуждать моих товарищей по «II практикуму» (Б.А. Казанского, М.И. Ушакова и К.А. Кочешкова), был делегирован как представитель химфака я. Свою роль я с успехом выполнил и с торжеством сообщил друзьям о присуждении им степени доктора. Впрочем, все прошло без сучка и задоринки, и лишь относительно К.А. Кочешкова член ВАКа профессор МГУ ботаник Лев Иванович Курсанов [187] задал мне вопрос: «Не слишком ли рано этому молодому человеку в доктора?», на что я ответил: «Какой же он молодой, он на три года старше меня». Впоследствии я узнал, что мои документы были отправлены профессору Г.Л. Стадникову, в прошлом ученику В.В. Марковникова [188]
187
Курсанов Лев Иванович (1877–1954) — ботаник, специалист в области микологии и альгологии.
188
Марковников Владимир Васильевич (1837–1904) — химик, основатель научной школы. Развивая теорию химического строения А.М. Бутлерова, исследовал взаимное влияние атомов в органических соединениях и установил ряд закономерностей. Открыл изомерию жирных кислот (1865). Один из организаторов Русского химического общества (1868).
В это время в металлоорганической лаборатории МГУ работали и научные сотрудники, прежде всего Р.Х. Фрейдлина, которую я «перетащил» из НИУИФа, затем в разное время Н.К. Гипп, М.И. Росийская, М.М. Надь, Л.М. Борисова и другие. Я уже не могу перечислять не только работы, которые мы выполняли, но и направления исследования. Упомяну лишь, что впервые именно здесь были выполнены наши первые работы по металлоорганическим соединениям переходных металлов и предложен, в частности, метод синтеза карбонилов вольфрама, молибдена и хрома, который стал в разных вариантах общеупотребительным, хотя часто и без ссылок на нас.
Перевод Академии наук в Москву. Создание ИОХа
В 1934 г. произошло важное в науке СССР событие — Академия наук была переведена в Москву. Институт органической химии, только что зародившийся в Ленинграде, также был переведен в Москву, в здание бывшего Торфяного института на Калужской улице, где уже обосновался переведенный ранее из Ленинграда Институт неорганической химии (ИОНХ). Директором ИОНХа был академик Н.С. Курнаков [189] , директором маленького ИОХа — академик А.Е. Фаворский [190] , живший в Ленинграде и лишь наезжавший в Москву. Президент АН В.Л. Комаров [191] и Президиум Академии разместились в Нескучном дворце, и сегодня являющемся резиденцией Президиума.
189
Курнаков Николай Семенович (1860–1941) — физикохимик, академик АН СССР (1913). Создатель физико-химического анализа и научной школы в области общей и неорганической химии.
190
Фаворский Алексей Евграфович (1860–1945) — химик-органик, академик АН СССР (1929). Создатель школы советских химиков-органиков. Один из основателей химии ацетиленовых соединений.
191
Комаров Владимир Леонтьевич (1869–1945) — ботаник и географ, педагог и общественный деятель. Академик (1920), вице-президент (1930–1936) и президент (1936–1945) АН СССР. Один из выдающихся исследователей азиатского материка.
В организации ИОХа на новом месте, привлечении в него учеников школы Зелинского, вскоре составивших ядро института, деятельное участие принимал ныне академик-философ Б.М. Кедров, а тогда ученик профессора А.В. Ваковского, прошедший у него аспирантуру по химии и защитивший кандидатскую диссертацию. Он знал меня лично и был сверстником и товарищем по МГУ Р.Х. Фрейдлиной. По-моему, я именно ему обязан, что был привлечен в ИОХ для организации там лаборатории металлоорганических соединений, которую и стал организовывать, привлекши к этому и К.А. Кочешкова.
Мы перевели в новую лабораторию наших «главных» учеников: моих — Р.Х. Фрейдлину, Л.Г. Макарову, А.Е. Борисова, К.Н. Анисимова, Э.И. Кан, и его — М.М. Надь, Т.К. Козьминскую. Впрочем, сначала нужно было оборудовать лабораторию, под которую нам были предоставлены две довольно большие комнаты бывшего красного уголка ИОНХа. Мы поместились, таким образом, в отдаленной части ИОХа, размещенной в том крыле здания, ныне перестроенном и расширенном, где находится Институт физической химии [192] .
192
Институт
С 1935 г. моя научная работа как бы раздвоилась: в МГУ силами оставшихся научных сотрудников, дипломников и аспирантов продолжалась работа, в результате которой я попытался распространить диазометод на другие, кроме ртути и сурьмы, металлы, на жирные диазосоединения, развить метод синтеза оловоорганических соединений восстановлением ртутноорганических, на этот раз алкильными производными двухвалентного олова и гексаарилдистананами. Начатая же с Р.Х. Фрейдлиной в МГУ линия исследований по ртутноорганическим соединениям — новый метод синтеза несимметрично построенных полных ртутноорганических соединений — и применение этого метода для исследования строения аддуктов солей ртути к олефинам, а затем и к ацетиленам была перенесена в металлоорганическую лабораторию Института органической химии АН СССР.
Эта линия работ в последующие годы привела к отграничению типа соединений, названных мною квазикомплексными, и к выяснению структурных причин их специфических свойств — «мимикрии» истинных комплексных соединений. Это была увлекательная и многообещающая линия исследования, действительно много давшая и на ближайшие годы для меня главная. Центр моих научных интересов все больше перемещался в академическую лабораторию.
В университете дела обстояли так: потоки студентов были все больше, жизнь кафедры органической химии, которая в начале 30-х гг. уже отделилась от кафедры аналитической химии, требовала все большего внимания и не могла идти самотеком, как раньше. В практикуме не было единого руководителя, а по-прежнему — «много равноправных». Отсюда безответственность. Сам Николай Дмитриевич все внимание отдавал научной работе, педагогика была ему в тягость. Однажды, году в 1935 или 1936, он собрал своих доцентов и ассистентов и предложил, чтобы мы назвали одного из нас, который должен был взять на себя всю тяжесть организационной работы по кафедре. Все отмалчивались, а прямой и резкий М.И. Ушаков сказал, что взяться за такой груз может лишь тот, на кого Николай Дмитриевич будет смотреть, как на своего преемника по кафедре. Николай Дмитриевич не был доволен, и на этом разговор закончился.
Через несколько дней Николай Дмитриевич обратился уже только ко мне с этим предложением, я согласился и взялся за кафедральные дела, главным и наиболее трудным из которых был практикум, пропускавший все большие потоки студентов-химиков и биологов и поглощающий огромные количества посуды и реактивов. Кроме того, я стал читать и основной курс органической химии, сначала для так называемого военного потока, то есть для той части студентов химиков, которые проходили в МГУ военную подготовку.
Лекции мне удавались, и я любил и люблю их читать (хотя слушать не слишком любил). После немалого труда мне удалось устранить и неорганизованность в органическом практикуме, так что он гладко катился по рельсам. Хотя теперь университет отнимал у меня много времени и сил, мне пришлось перейти на основную работу в Институт органической химии Академии наук, а в университете остаться как совместителю. Произошло это так. Маленький особнячок на Земляном валу, в одной из двух комнат мезонина которого счастливо жила наша семья, предназначили на слом. В то время выселяемым жильцам не предоставляли жилья, а выплачивали какую-то сумму и предлагали в окрестностях Москвы участок под строительство. Остальное было делом самого выселяемого. Именно такова была судьба наших соседей по мезонину Ключаревых, которые построили избу в г. Бабушкине.
Я обратился в Институт органической химии с просьбой обеспечить меня жильем. Директор его, Фаворский, такими делами не занимался, их «вершил» его заместитель Климов. Он поставил мне условие: переходите в Академию на основную работу. Пришлось это сделать, и действительно, нам предложили смотреть квартиры во вступавшем в строй доме Академии наук около Курского вокзала [193] . По моему тогдашнему скромному положению мне предстояло выбирать одну из двухкомнатных 32-метровых квартир, где трудно было разместиться нашей семье из четырех человек: наша, обреченная на слом, одна комната была тоже 30-метровая. На верхнем — девятом — этаже оказалась двухкомнатная квартира со странной комбинацией комнат — одной очень высокой, большой квадратной и светлой, а другой низенькой маленькой — общей площадью около 40 кв.м. Она нам понравилась, и в ней мы и поселились.
193
Сейчас Земляной Вал, 21/2, в 1938 г. числился под номером 21/23.