На кресах всходних
Шрифт:
Зачем явился?! Еле же ползает, гремит сундуком с дрянными игрушками, разит от него вином, а не ладаном. Гнать? Про вино — ошибался.
Это было невозможно, хотя Копытко и выскочил на первый план с такой идеей. У комсомольского активиста был большой и всегда находящийся наготове запас ненависти к охмурителям народного человека.
Витольд знал: Саванцы, Гордиевские, Михальчики, Цыдики, да и вообще большинство числились раньше по православной части. Но так же как Порхневичи не жарко рвались в костел, эти не всем существом припадали
Но старухи! Двух и так закопали без всякого божеского слова. Теперь вот Марковна, одинокая соседка Ровды, вообще непонятно как доковылявшая до леса, пропитана сыростью, кашлем и отходит в дальней землянке, и еще есть совсем плохие.
— Разреши им, — сказала Гражина, хотя хозяин никак не подал виду, что ей позволено иметь мнение в этом вопросе. Сказала как-то так, что Витольд не почувствовал в себе верного права оборвать ее обычным грубым окриком. — Он что-то про Янку знает, — добавила она.
Надо было бы спросить: с чего ты взяла? Но это значит уж совсем перейти с малохольной супружницей на один уровень. Ничего не спросил Витольд, а Анатолю с Зеноном, что несли теперь всю «службу» по лагерю, кивнул: пусть поп сходит, к кому потребно сходить.
Сам наружу не вышел.
Иона, несомненно, знает про Михася. Может быть, он скрытый парламентер от Сивенкова. А вот мысль про Янину...
Гражина лежала в углу, зарыв лицо в тряпки, и что-то там выстанывала тонким своим носом: то ли плакала, то ли молилась. Витольд покосился на лежащую на подушке рядом с головой жены иконку. Лег навзничь, закрыл глаза. Он очень сильно почувствовал: в словах Гражины было много смысла. Старый поп что-то знает. Или ему очень хотелось в это верить?
— Ну, что? — спросил Витольд Зенона, что вошел в землянку, где Порхневич лежал не шелохнувшись уже два часа, перебарывая желание выйти к Ионе и расспросить.
— Уехал?
Зенон помотал головой:
— Стоит.
— Что?
— Стоит тут, у дверей. Ждет.
Гражина довольно звучно заныла под тряпками.
Витольд размышлял всего несколько мгновений, потом вдруг резко сел, шлепнув подошвы сапог в липкий пол:
— А пошли.
Иона стоял так близко за выходом, что Витольд толкнул его дощатой створкой.
Сели под навесом, у остывающей печи.
— Ну.
Про Михася отец услышал то, что рассчитывал услышать. Сивенков по наущению Гапана и Кивляка держит у себя его сына в залоге. Чтоб воздержать отца от возможных глупостей.
— Тебе нельзя воевать.
—
Отец Иона на секунду провалился в темный сон, но почти сразу захлопал глазами — не место дремать.
— Но так сидеть тебе тоже нельзя.
На это Витольд ничего не сказал. Злость его разгорелась сильнее.
— Люди-то мрут. Ты их сюда привел, а они мрут. Грудью слабеют — чахотка. Вши. Я сейчас нагляделся.
— А так бы сгорели.
— Сейчас они не думают про тот огонь, сейчас про гниль и вшей думают. И про пустое брюхо.
— А то я не знаю. Шел бы ты, руина, отсюда!
И отец Иона встал:
— Слышал я, что дочка от тебя ушла.
Витольд закрыл глаза, чтобы как-то сдержаться.
— Она в Волковысске.
— Откуда знаешь?!
— Сказывали люди.
— Какие люди?! — Витольд вскочил.
— Пришли, ушли. Сказывали.
Они постояли немного друг против друга. Иона отвернулся и пошел к своей подводе. Обернулся:
— Ты, смотрю, не знаешь, из-за чего Янинка сбежала.
Витольд сделал бешеный шаг вслед попу:
— А ты знаешь?
Тот пожал плечами:
— Думаю.
— Да и я вот думаю!
Старик тяжко погрузился в телегу, откинулся на солому:
— Из-за Мирона. — Когда телега уже покатила, добавил: — Но не потому, что убогий. — И закрыл глаза.
Витольд остался стоять, пребывая одновременно в ярости и растерянности. Старый черт сказал довольно много, но еще больше, кажется, увез с собой. Догнать и взять за шиворот? Бесполезно.
Глава десятая
— Ты дождался, — сказал Витольд Копытке.
Комсомолец не понял.
— Собирай команду.
Тот опять-таки не понял — или, по крайней мере, не до конца.
— Даю тебе задание.
Они сидели вдвоем под навесом, Порхневич развернул лист бумаги — самодельную карту, где были обозначены границы бора, река и главные тропы.
— Вот здесь старая мельница на отшибе, совсем негодная, там засел один наш знакомый, пан Здислав Лелевич. Ты должен будешь со своими людьми сжечь мельницу и дом при мельнице. Начисто. Все, что можно вывезти, из еды особенно, вывезешь. Сюда.
— Он кто? — поинтересовался Копытко.
— Лелевич?
— Враг советской власти?
Порхневич двинул одним плечом и сказал как бы чуть отвлеченно:
— Пожалуй, что враг. — Витольд хмыкнул. — А так — поляк.
— А, — сказал Копытко, ему стало чуть понятнее.
— Как-то уберегся от ссылки, когда пришли Советы.
— Как?
Витольд опять шевельнул плечом:
— Прокрался в лес. Засел с семьей на мельничке.
— Почему же за ним не пришли?
— А не донес никто, народ у нас такой: живи себе, и я буду жить себе.
— А чего же сейчас приспичило?