На кресах всходних
Шрифт:
Михась объяснил: на этот раз после того, как навестили Кивляка (разговора не получилось, об этом после), пошли обратно другой дорогой — посмотреть, что там на шоссейке; не доходя до края леса, на узкой дороге, чуть ли не тропе, — разбомбленный грузовик. Еще летний, уходивший в тыл. Рванул по лесной дороге, зарываться в чащу, но бомба все равно достала, попаданием перевернуло. Люди разбежались, а имущество все попало в руки команде Михася. Он был этим горд. Пять винтовок, гранаты, бинокли, планшеты, пулемет Дегтярева, ленты к нему в деревянных коробах, ящик с патронами.
— Михась, — вздохнул Витольд,
Копытко, возбужденно присутствовавший при встрече каравана, сначала недоуменно, потом презрительно повертел головой. Под какой замок?! Он заглянул в лицо командиру:
— У нас же теперь настоящий отряд.
Он хотел немедленно идти выбивать немцев хоть из Поречья, хоть из Замостья.
Михась и хлопцы выполнили приказание Витольда.
Копытко, глядя вслед Анатолю и Цыдику, что уносили куда-то в глубь лагеря в неуклюжих охапках винтовки, отчетливо вздохнул:
— А как же воевать, когда оружие под замком? Внезапно враг если?
Вверху открылось в сосновой кроне слуховое окно, и посыпали мелкие, вертлявые снежинки.
— А я ни с кем не воюю, — отрезал Витольд Ромуальдович, и все слышавшие те слова промолчали.
Дед Сашка умудрялся бездельничать и в лесу так же точно, как и на прежнем месте жительства. Критиковал всех и за все, критиковал громко и в основном с таких низовых, народных позиций, его мнение никогда не совпадало с мнением руководства, отчего глупые начинали думать: Сашка — честный человек; понятно, обидели, не пригласили в состав «штаба», куда позвали почти всех взрослых мужиков, это его-то, кто своей костлявой грудью прикрыл весь род Порхневичей в годы короткого большевизанства, взвалив на себя роль председателя! Но как его было позвать! никому не даст говорить, будет сбивать со всяческой серьезности и, главное, никакой секретности даже не попытается соблюдать. Для должности подставного председателя, чтобы скомпрометировать идею колхоза как таковую, он годится, ни для какой другой — ни в малейшей степени.
А уж когда «даже комсомольца малахольного приветили как своего», дед встал на путь тотального саботирования и высмеивания. Копытку Витольд действительно привлек, долго, правда, размышлял, в каком качестве это внезапное человеческое приобретение будет менее вредно для дела выживания лесного народа. Решил, что в качестве члена «штаба» будет легче сдерживать порывы его дурной воинственной активности. Он требует чуть ли не прямо сегодня ночью идти громить Гапана с его литовской армией, а ему в ответ на это: «штаб» решил — несвоевременно. Коллективное руководство, против него комсомольскому деятелю выступить нелегко.
Копытко продолжал сокрушаться: нельзя так сидеть! Надо помочь Красной армии, она разбила немцев под Москвой, и, «если мы шарахнем с тыла», враг покатится с родной земли.
Витольд, надо сказать, был немного удивлен этой немецкой «запынке». Нет, мысли, что «их» предприятие вообще встает под знак вопроса, не появилось. Сила эта навалилась, конечно, надолго, конца ее правлению, как ни прищуривайся, не просматривается, а вот злорадство по поводу того, что не все идет как по маслу у нового господина, очень даже ощущалось. Надменность, самоуверенность — хоть чуть-чуть, а поблекнут.
Не навсегда он испугался
Чувствовал нежаркую, но отчетливую поддержку многих. Поэтому на каждом заседании «штаба», где Копытко привычно кипятился неутоленной жаждой деятельности, его успокаивали даже не слова Витольда, — неодобрительное молчание общего мнения.
— Какой «бить в тыл»?! Войска у нас нет, — досадливо морщился Тарас.
— Сунемся — поляжем, — кивал Гордиевский. — Людей не жалко?
Копытко требовал, чтобы ему подчинили на постоянной основе хотя бы тех ездовых, что он привел с собой, видимо полагая, что этих, не своих то есть, Порхневичам будет не так жалко.
Пропускали эти речи мимо ушей. Только Тарас не уставал втолковывать: ты не сам по себе, и ездовые не при тебе, а при обществе.
— Ну, вылезешь ты где-нибудь на шоссейку, подпалишь бензовоз, а сюда потом каратели.
— Как они узнают, что им сюда?
Тарас безнадежно махал широкой ладонью в сторону квадратной башки: найдутся, тут шага нельзя ступить, чтобы известно не стало.
Глава шестая
Витольд приказал рыть окопы. Вдоль опушки, как бы против сгоревшей вески.
— Ожидается нападение Оксаны Лавриновны, — хихикал дед Сашка. — Или от Стрельчика будем отбиваться?
Василий действительно, пользуясь тем, что его печь уцелела, и даже еще две стены, частенько наведывался на родное пепелище. Рукастый, неутомимый Стрельчик дал ремонт руине, и у него образовалось хоть и кособокое, но жилье. Надо думать, что и по части подземных запасов семейство было одно из самых предусмотрительных. Отца Василий схоронил в первые же дни после перехода в лес, сестре велел быть при Станиславе, а сам чуть что перебегал через пустырь и принимался топором махать.
Копытко объявил его предателем.
Витольд отмахнулся. Стрельчик был ему даже отчасти полезен — сам собой проверяет отношения погорелого народа с властью. До какой степени Гапан позволит выползти из леса? Нагрянули, конечно, литовцы. Им был выдвинут значительный бимбер из выменянного у Волчуновича на мешок картошки из погреба, не затронутого немцами на дворе Стрельчиков. Литовцы являлись несколько раз. Однажды водили Василия в Гуриновичи, в конце концов он получил право считаться выжившим после пожара.
Этот пример разволновал многих. Конечно, мало у кого имелись такие стартовые возможности, как у Стрельчика. Почти у всех была снесенная печь, одна черная труха вместо бревен, пустой погреб и куча голодных ртов за спиной, но все мечтали о своей хате. Как-то пришедшего в лес Стрельчика Витольд вовсе отказался кормить, да так, чтобы все об этом узнали. Хочешь быть отрезанным ломтем — твое дело. Мечтатели должны были понять: попытка выползти из леса — лишение котла. И как быть?!
Станислава ходила чернее тучи. Наконец настало ее время быть главной головной болью Витольда. Янина растворилась в мелкой работе, и ее было не видать. Станислава открыто и бурно страдала. Даже угрожала: ночью уйдет к Васе, даже без отцовского благословения.