На линии огня. Слепой с пистолетом
Шрифт:
Полицейские патрульные и конная полиция активно пытались восстановить движение транспорта. Надрывались громкоговорители. Веселые ребята толпились у дверей бара, из которого доносились звуки народных песен.
— Бунт нс самого крупного калибра, — заметил Гробовщик.
— Да, есть в нем какая-то дряхлость.
— В этой чертовой стране компьютеров, зачем им нужны еще мы с тобой?
— Господи, компьютеры в этих краях не работают.
Гробовщик посмотрел на Могильщика и сказал:
— Он исчез.
Он имел в виду человека в красной феске.
Вдруг на той стороне улицы началась
— Пустите меня, пустите. Я не трус!
Двое мужчин постарше, силуэты которых очерчивались в свете уличного фонаря, стояли на перекрестке и с интересом следили за развитием событий.
— Отрежем-ка ему яйца, — предложил один из мучителей.
— И подарим белому, — подхватил другой.
— Белому нужен член!
— Давай и член отрежем.
— Оставьте его в покое, — голосом старшего брата сказал Могильщик.
Двое молодых людей сделали шаг назад и, вытащив ножи, щелкнули лезвиями.
— А ты кто такой?
Могильщик вылез из машины, подошел к юнцам и освободил руку жертвы. Еще три ножа сверкнули в ночи, и пятерка окружила Могильщика. Тут ночную тишину нарушил звук второй открываемой дверцы автомобиля, и это на какое-то мгновение отвлекло внимание молодых людей.
Могильщик двигался под прикрытием освобожденной жертвы, но в его больших руках оружия не было.
— Что он такого сделал? — спросил он ровным голосом.
К нему присоединился Гробовщик, и шайка несколько растерялась.
— Он струсил, — наконец отозвался один из юных хулиганов.
— Что вы заставляли его делать?
— Кидать камнями в белых полицейских.
— Учтите, ребята, что у белых полицейских есть пушки.
— Они не решаются пускать их в ход.
— Эти мамочки сами признались, что боятся, — крикнул еще один юнец, показывая на детективов.
— Верно, — признал Гробовщик. — Боимся, но не вас.
— А если вы боитесь белых, то выходит, вы дерьмо.
— Когда я был в твоем возрасте, то за такие грубые слова в адрес взрослых получал по зубам.
— Попробуй, ударь, мы из тебя кишки выпустим.
— Ладно, мы вам верим, — сказал Могильщик. — А теперь ступайте по домам и оставьте в покое этого парня.
— Ты что, наш папаша что ли? Ишь, распоряжается!
— Если бы я был вашим папашей, вас бы здесь не было.
— Мы из полиции, — сообщил Гробовщик, чтобы прекратить дальнейшие препирательства.
На них уставилось шесть пар осуждающих глаз.
— Значит, вы на стороне белых?
— Мы на стороне ваших лидеров.
— Они все дяди Томы! — презрительно фыркнул один юнец. — Они все перекинулись к белым.
— Идите по домам, — сказал Могильщик, подталкивая парней и не обращая внимания на их ножи. — Когда подрастете, то поймете, что есть лишь одна сторона.
Молодые люди стали угрюмо отступать назад к 125-й улице, а Гробовщик все подталкивал их, словно вдруг осерчал. У тротуара притормозила патрульная машина, белые полицейские, сидевшие в ней, были готовы оказать помощь, но Могильщик сделал вид, что не замечает их, и вернулся к Гробовщику. Некоторое время они молча сидели, вглядываясь в недобрую гарлемскую ночь. Все бунтовщики в округе разошлись, и добропорядочные горожане с ханжеским благочестием на лицах разгуливали под гневными взорами белых полицейских.
— Все эти шпанята должны сидеть дома и учить уроки, — недовольно пробурчал Гробовщик.
— У них есть свои резоны. — возразил Могильщик. — Что такого они выучат в школе, чего уже не знают из жизни?
— Рою Уилкинсу и Уттни Янгу [5] их выступления не понравились бы.
— Верно, это все равно льет воду на их мельницу.
Из-за занавешенного окна синагоги осторожно глянуло на них черное с серой бородой лицо раввина. Впрочем, они его не увидели, потому что в этот момент на крышу их машины упал какой-то тяжелый предмет, и тотчас же вокруг забушевало пламя.
5
Негритянские лидеры тех лет.
— Сиди не высовывайся, — крикнул Могильщик, но Гробовщик уже открыл дверь и нырнул ласточкой на тротуара, обдирая ладони о бетон и перекатываясь с боку на бок. Горящая смесь уже попала на концы брюк, но когда он расстегнул пояс и ширинку, чтобы быстро стащить их, то увидел, что на Эде, обегавшем машину, загорелся пиджак. Когда тот поравнялся с окном, Могильщик вскочил и ухватил его за шиворот. Одним резким движением он вырвал горящую часть и швырнул на мостовую. Но его собственные брюки, упав вниз, продолжали гореть, испуская едкий запах паленой шерсти. Исполнив причудливый и быстрый танец, чтобы освободиться от этих горящих пут, Могильщик выскочил из-за машины в своих фиолетовых трусах, оглядывая Эда, не горит ли он. Тот же заткнул револьвер за пояс и стал неистово срывать с себя остатки пиджака.
— Хорошо, твоя шевелюра не сгорела, — заметил Могильщик.
— Она у меня огнеупорная, — буркнул Гробовщик.
В зареве горящей машины, они представляли собой дурацкое зрелище. Один в пиджаке, рубашке, галстуке и без брюк, в фиолетовых трусах, нелепо переступал огромными ступнями в носках с подвязками. Второй без пиджака, с пустой кобурой на плече и револьвером за поясом.
Навстречу им спешили пешие полицейские и патрульные машины. Кто-то кричал:
— Отойдите подальше! Отойдите подальше!
Как по команде, они двинулись от машины, на ходу оглядывая крыши соседних домов. В окнах появились головы жильцов, заинтересовавшихся происходящим, но на крышах никого не было видно.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Снаружи «Файв спот» ничем не выделялся. Две огромные стеклянные витрины, как у супермаркета, выходили и на Сент-Маркс-плейс и на Третью авеню. Ни за витринами начиналась вторая стена в которой были проделаны овальные отверстия, позволяющие увидеть фрагменты интерьера. Они напоминали картины Пикассо: в овалах виднелись белые зубы, красные губы, каштановая прядь и накрашенный глаз, бокал с коктейлем и рукав, короткие черные пальцы, бегающие по белым клавишам пианино.