На руинах

Тер-Микаэлян Галина

«Не будем мелочиться, Женя, — благодушно возразил Самсонов, и глаза его лучились веселой усмешкой, — ты, как историк, должен знать, что жадность сгубила многих великих деятелей, не станем им уподобляться. В конце концов, люди Гаджиева имеют лишь мизерную часть того, что получаем за воду мы».

Это «мы» чуть не заставило Женю вспылить — если уж на то пошло, то ему самому доставались крохи оттого, что бизнес с водой приносил Самсонову. Однако он промолчал, вовремя вспомнив любимую поговорку отца: «Спорить с начальством — все равно, что плевать против ветра».

Бесило

его еще и то, что жители совхоза требовали оплачивать их труд на одну четверть в рублях, на три четверти в долларах. Самсонов и на это согласился. Но зачем, скажите, нужны доллары жителям оторванного от всего мира плато — задницу, извините, подтирать? Вначале Женя даже предложил за небольшой процент открыть им счета в зарубежном банке, однако сельчане приняли это с угрюмым недоверием. Получая деньги, они тщательно пересчитывали их, а потом несли на хранение Рустэму Гаджиеву. Тот запирал всю эту «зеленую» массу в огромный несгораемый сейф, где она и лежала мертвым грузом.

В конце концов, Женя решил плюнуть и заняться своими делами, которых у него было предостаточно — нужно было подумать о своем будущем статусе за кордоном, а для этого перед отъездом из Союза следовало получить степень кандидата наук. На Западе не смотрят, кандидатскую ты защитил диссертацию или докторскую — получил ученую степень, и сразу тебя величают доктором, а к приставке D-r (доктор) относятся там с большим почтением. «Доктор Муромцев» звучит гораздо эффектней, чем просто «мистер Муромцев». Ученая степень придаст весу в обществе, а помимо этого позволит преподавать в каком-нибудь захудалом университете или колледже — если не удастся подготовить себе солидную материальную базу.

К лету даже Петр Эрнестович, знавший, что такое аспирантский труд, с тревогой поглядывал на осунувшееся лицо сына — позабыв о сне и отдыхе, Женя проводил дни и ночи за письменным столом или в библиотеке. К началу мая была написана последняя глава, но она не понравилась его научному руководителю — пришлось половину переделывать и переписывать. Марат Васильевич явно искал, к чему бы придраться, и не настроен был в ближайшее время допускать его к защите — по его мнению, аспирант Муромцев в течение двух с половиной лет уделял научной работе меньше времени, чем следовало бы. Не выдержав, Женя попросил отца:

— Папа, ты не мог бы поговорить с Дорониным? Иначе он меня никогда не выпустит на защиту.

Петр Эрнестович нахмурился.

— О чем мне с ним говорить? Я далек от истории и философии, о качестве твоей работы судить не могу.

— Причем здесь качество моей работы? Здесь личная неприязнь, ты что, не понимаешь?

— Не знаю, я много раз беседовал с Маратом Васильевичем и не заметил в его отношении к тебе никакой предвзятости.

— Ты, как ребенок, папа! Понятно, что перед тобой он будет лебезить, ты ведь академик, директор НИИ, а он какой-то профессор!

— С какой стати ему передо мной лебезить? Мы работаем в разных сферах науки, а я никогда не спекулировал своим званием и должностью. И что значит «какой-то профессор», какое ты имеешь право так отзываться о людях? Он

твой научный руководитель! Ты сначала дорасти хотя бы кандидата наук.

— Как я могу дорасти, если он ставит мне палки в колеса?

— У него есть причины на тебя обижаться, — пожал плечами отец, — ты постоянно куда-то исчезаешь, дважды заставил его сильно понервничать, когда нужно было отчитываться на ученом совете, а тебя нигде днем с огнем не могли отыскать. Своим аспирантам я подобного не прощаю. Да, в последние месяцы ты много работал, но нельзя все делать нахрапом. И потом, печатные работы — сколько у тебя публикаций?

— Одна в печати, вышли две и еще есть тезисы докладов. Этого вполне достаточно для защиты. Ладно, папа, не хочешь — твое дело.

Петр Эрнестович поначалу твердо решил не вмешиваться в дела сына, но позже отцовское сердце не выдержало — он созвонился с Дорониным и после разговора с ним успокоил Женю:

— Все у тебя в порядке, не понимаю, почему ты так дергаешься. Марат Васильевич говорит, что есть кое-какие недоработки, но если за лето ты все исправишь, то осенью сможешь представить диссертацию к защите, а защита у тебя будет, скорей всего, в декабре. Когда у тебя заканчивается срок аспирантуры?

— Первого декабря, — хмуро буркнул Женя.

— Так все нормально, чего ты суетишься? Летом приналяжешь на работу, забудешь на время о личной жизни и исправишь ошибки, на которые тебе указал Марат Васильевич. К тому же, как раз выйдет из печати еще одна твоя публикация — двух все-таки маловато, хотя и допустимо. Ты ведь понимаешь, что, в конечном счете, твою работу будут оценивать ученый совет и ВАК, а каждый руководитель хочет, чтобы его диссертант был на высоте.

Сын с досадой отвел глаза — в последнее время ему стало казаться, что Петр Эрнестович начал говорить слишком много прописных истин. Но ссориться с отцом сейчас не имело смысла, и он ответил с легкой иронией в голосе:

— Ладно, папа, как скажешь — приналягу и забуду о личной жизни.

Последнего Женя, конечно, сделать не мог — бизнес есть бизнес, и в течение лета ему приходилось, отрываясь от диссертации, неоднократно отлучаться по делам, но все остальное время он честно проводил за работой и к несказанному удивлению родных даже отказался от поездки в Майами. Маша, слегка обидевшись, сказала по телефону:

— Эх, Женька, предатель ты, братик! У меня муж в августе на гастроли уезжает, я-то думала вы с Эриком меня развлечете.

— Ничего, тебя Эрик и один в этом году развлечет. А ты почему не гастролируешь?

Она хихикнула в трубку.

— А вот не скажу — помучайся любопытством, если тебе так интересно.

Мучиться любопытством Жене пришлось недолго — сразу после путча встревоженные Маша с Эрнестом прилетели в Ленинград и были крайне поражены тем, что жизнь здесь идет своим прежним размеренным темпом.

— Машка мне все мозги прожужжала, — смеясь, говорил Эрнест, — кричит: едем папу с Женькой спасать, их уже, наверное, в тюрьме сгноили. Ей, кстати, муж запретил лететь, она не послушалась — теперь разводиться будут.