На шхерахъ
Шрифт:
Инспекторъ удивился обороту, который приняла его рчь; онъ спрашивалъ себя, знаетъ ли этотъ человкъ или только догадывается, что у него въ дом не все благополучно. Ему понадобилось всего десять минутъ, чтобы узнать, въ чемъ дло; неужели же тотъ, кого это непосредственно касается, ничего не замтилъ въ теченіе двухъ лтъ.
Его охватило отвращеніе, и онъ отвернулся къ стн, чтобы закрыть глаза и на оставшіеся полчаса отдаться созерцанію боле пріятныхъ картинъ собственнаго воображенія. Однако, онъ не могъ не слышать и противъ воли прислушивался къ разговору, который только что былъ такимъ оживленнымъ, а теперь вяло поддерживался, — казалось, будто эти люди
Когда прошелъ условленный часъ, а о комнат ничего не было слышно, инспекторъ поднялся и спросилъ, готова ли, наконецъ, комната.
— Да, комната, конечно, готова, — сказала хозяйка, — да только...
Инспекторъ повелительнымъ тономъ приказалъ тотчасъ проводить его, заявивъ, что онъ прибылъ сюда не въ гости, а по служебнымъ дламъ. Онъ требуетъ только того, на что иметъ право. На это у него есть соотвтственное распоряженіе департамента гражданскихъ длъ, переданное главнымъ таможеннымъ управленіемъ королевской таможн въ Даларе.
Вопросъ былъ исчерпанъ. Вестманъ со свчой въ рук проводилъ строгаго господина по лстниц наверхъ въ его комнату, уборка которой, повидимому, не требовала и часа.
Это была очень большая комната съ такими же блыми стнами, какъ и внизу.
Большое незавшенное гардинами окно по средин самой длинной стны зіяло, какъ черная пастъ, и въ него струилась темная мгла ночи.
У стны стояла приготовленная постель, очень простая, — скоре возвышеніе, чтобы не спать просто на полу.
Столъ, два стула, комодъ. Инспекторъ оглянулся съ отчаяніемъ; онъ привыкъ къ богатству впечатлній, а теперь ему придется довольствоваться этими предметами первой необходимости въ пустой комнат, гд свтъ сальной свчи боролся съ темнотой ночи, гд огромное окно, казалось, готово было поглотитъ слабый свтъ, бросаемый горящей свчей.
Онъ чувствовалъ себя покинутымъ, какъ будто посл комфорта и удобствъ, завоеванныхъ цной половины жизни, онъ снова вернулся къ бдности низшихъ классовъ; и его душу, поклонявшуюся уму и красот, посадили въ темницу и лишили насущной пищи.
Эти голыя стны напоминали келью средневковаго монастыря, въ которой пустота стнъ и скудость обстановки заставляли работать голодную фантазію, углубляться въ самого себя и вызывать свтлыя или темныя виднія, лишь бы выйти изъ этой пустоты. Блое, безформенное, безцвтное ничто этихъ голыхъ стнъ порождало такую жажду зрительныхъ впечатлній, какую не можетъ вызвать видъ пещеры или шалашъ дикаря, — ту жажду, которой нтъ мста ни въ лсу съ его мняющимися красками и вчно подвижными контурами, ни въ равнин, ни въ степи съ ихъ богатой игрой красокъ, ни въ вчно новомъ безбрежномъ мор.
Онъ вдругъ почувствовалъ сильное желаніе сейчасъ же украсить стны свтлыми ландшафтами съ попугаями и пальмами, развсить персидскій коверъ въ вид балдахина, разбросать на разлинованномъ досками, какъ приходо-расходная книга, полу шкуры животныхъ, въ углу поставитъ кушетку съ маленькимъ столикомъ, повсить лампу надъ круглымъ, заваленнымъ газетами и журналами столомъ, у меньшей стны поставить пiанино, а большую заставить книжными полками.
А потомъ на кушетк посадить женскую фигуру, все равно какую!
Какъ свча на стол боролась съ темнотой ночи, такъ его фантазія упорно работала надъ убранствомъ комнаты. Потомъ воображеніе устало; все исчезло, и ужасная дйствительность загнала его въ постель.
Онъ потушилъ
Буря сотрясала весь мезонинъ, стаканъ дребезжалъ у графина съ водой, сквозной втеръ, врываясь въ комнату, шевелилъ высохшіе на морскомъ втру волосы спящаго, а ему казалось, что кто-то проводитъ рукой по его лбу. Въ промежуткахъ между порывами втра, какъ громъ барабана въ оркестр, слышался прибой волнъ, разбивавшихся о скалы во всхъ концахъ острова.
Когда, наконецъ, слухъ его привыкъ къ однообразному шуму втра и волнъ, онъ, засыпая, услышалъ, какъ внизу въ изб мужской голосъ заставлялъ ребенка повторять за собой слова вечерней молитвы.
Глава вторая
Когда утромъ инспекторъ, очнувшись отъ мертваго сна, вызваннаго усталостью прошедшаго дня и свжимъ морскимъ воздухомъ, выглянулъ изъ-подъ одяла, его прежде всего поразила непонятная глубокая тишина; вмст съ тмъ его ухо улавливало такіе звуки, которыхъ онъ не замтилъ бы въ другое время. Онъ чувствовалъ малйшее движеніе простыни, подымавшейся отъ его дыханія; слышалъ, какъ шуршатъ волосы о наволочку подушки; какъ бьется пульсъ сонной артеріи; какъ кровать слабымъ движеніемъ вторитъ ударамъ его сердца. Онъ чувствовалъ это молчаніе.
Втеръ совершенно утихъ. Только прибой моря повторялъ каждую минуту свои удары въ сжатомъ воздух прибрежныхъ пещеръ.
Поднявшись съ постели, которая стояла противъ окна, онъ увидалъ сквозь стекло нижней части окна какъ бы голубую занавску. Она была цвтомъ немного темне воздуха; и медленно двигалась въ нему, какъ бы желая войти въ окно и заполнить всю комнату. Онъ зналъ, что это было море; но оно казалось очень маленькимъ и подымалось совершенно отвсно, какъ стна, вмсто того, чтобы вытянуться горизонтальной поверхностью. Это происходило отъ того, что длинные валы, ярко освщенные солнцемъ, не давали тней, и глазъ не получалъ впечатлнія перспективы.
Онъ всталъ, накинулъ на себя платье и открылъ окно.
Спертый сырой воздухъ уходилъ изъ комнаты, а на его мсто съ моря вливался въ окно теплый воздухъ, нагртый утренними лучами майскаго солнца.
Изъ окна виднлись только изломанные контуры скалъ, въ уступахъ которыхъ лежали кучи грязнаго снга, да кое-гд цвли маленькіе блые цвточки быльника, защищенные ковромъ мха. Чахлые цвточки Иванъ да Марья, блдно-желтые, какъ отъ голода, и голубовато-лиловые отъ стужи, показывали первымъ лучамъ лтняго солнца скудныя краски своей бдной родины. Ниже карабкался верескъ, свшиваясь надъ обрывомъ, а за нимъ лежалъ пластъ благо песку. Его распылило море, и тамъ и сямъ въ немъ торчали одинокія былинки дикаго овса. Дальше, окаймляя песокъ, темнымъ шарфомъ тянулись водоросли; повыше скопились растенія прошлаго года, уже почернвшія, покрытыя множествомъ улитокъ, сосновыми иглами, хворостомъ и рыбьими костями; ближе къ морю лежали бурыя кучи новаго, еще свжаго, кудряваго фукуса, образуя какъ бы синелевую обшивку.
На песк валялась верхушка сосны, обломанная, ободранная, обитая пескомъ, вымытая волнами, отполированная втромъ, выбленная солнцемъ, напоминавшая грудную клтку скелета мамонта. А вокругъ былъ разбросанъ цлый остеологическій музей такихъ же скелетовъ и отдльныхъ обломковъ.
Тамъ же лежала прибитая къ берегу вха, много лтъ показывавшая фарватеръ; теперь она своимъ толстымъ нижнимъ концомъ напоминала бедренную кость жираффа съ ея сочлененіемъ. А дальше виднлся кустъ можжевельника, какъ скелетъ утонувшей кошки; маленькій блый корень его вытянулся, какъ хвостъ.