На шхерахъ
Шрифт:
Бъ вод у берега расположились скалы и камни, то влажно сверкающіе въ лучахъ солнца, то затопляемые бурно набгающими валами. А если сила волны была слаба, волна разбивалась и выбрасывала высоко въ воздухъ фонтаны блой пны.
Дальше было открытое море.
Тамъ начиналась широкая гладь, какъ говорятъ рыбаки. Теперь, въ утренній часъ, море разстилалось, какъ голубей платъ безъ складокъ, слегка волнующееся, какъ флагъ. Огромная поверхность утомляла бы взоръ, если бы не красный буй, стоявшій на якор у рифа и разнообразившій видъ своей красной верхушкой, которая напоминала сургучную печать на письм.
Таково было море. Оно, правда, не представляло ничего новаго для инспектора Борга, видвшаго самые разнообразные уголки міра; но здсь онъ былъ наедин съ этой водной пустыней. Море не пугало, какъ лсъ съ его мрачными, темными чащами, — оно
Знаменитая Восточная шхера имла свою длинную исторію. Одно время она процвтала, а теперь пришла въ упадокъ. Старая "Эстершхера" въ средніе вки представляла собой большую рыбачью деревню, занимавшуюся главнымъ образомъ ловлей килекъ. Въ то время она получила особое цеховое устройство, сохранившееся и до нашего времени.
Въ Верхней Швеціи и Норланд килька занимала то же мсто, что сельдь на западномъ шведскомъ побережьи и въ Норвегіи. Кильки это та же сельдь, но приспособившаяся къ особымъ условіямъ Балтійскаго моря.
Спросъ на кильку подымается въ то время, когда сельдь рдка и дорога; но зато она ни по чемъ, когда сельдей много. Долгое время килька была главной зимней пищей для населенія Средней Швеціи. И теперь еще сохранилась одна псенка, въ которой высказывается жалоба привлеченныхъ въ страну королевой Кристиной французовъ на вчныя лепешки и кильки. Еще полсотни лтъ тому назадъ крупные помщики выдавали плату работникамъ сельдями, а когда улова сельдей не было, замняли ихъ кильками. Благодаря этому, цны стали подыматься, и до тхъ поръ ничтожная добыча кильки, ограничивавшаяся размрами домашняго потребленія, пріобрла характеръ спекуляціи. На меляхъ около Восточной шхеры, самыхъ рыбныхъ въ Седерманландіи, началась ловля килекъ въ большихъ размрахъ. Не стснялись тревожить рыбу во время метанія икры; сти длались все гуще и гуще. Естественнымъ слдствіемъ этого было паденіе улова, не столько отъ истребленія рыбы, сколько отъ того, что она перемнила обычное мсто метанія икры и ушла въ такую глубину, что рыбакамъ и въ голову не приходило разыскивать ее тамъ.
Ученые долго старались разгадать причины паденія улова кильки. Наконецъ, сельско-хозяйственный институтъ назначилъ опытныхъ инспекторовъ по рыболовству. Они должны были изслдовать причины указаннаго явленія и выработать мры къ его устраненію. Это-то и составляло ближайшую задачу инспектора Борга на предстоящее лто.
Мстность эта не изъ посщаемыхъ, потому что шхера лежитъ въ сторон отъ большого пути въ Стокгольмъ. Большіе пароходы, идущіе съ юга, направляются обыкновенно на Ландсуртъ, Даларе я Ваксгольмъ. Суда съ востока, а при извстномъ направленіи втровъ и съ юга идутъ на Сандгамнъ и Ваксгольмъ. Торговый путь изъ Норланда и Финляндіи идетъ на Фурусундъ и Ваксгольмъ. На Восточную шхеру заходятъ лишь въ крайней необходимости. Ее посщаютъ главнымъ образомъ эстонцы, дущіе съ юго-востока, а также вс другіе, кого втромъ, теченіемъ или бурей относитъ выше Ландсурта и ниже Сандгамна. Поэтому здсь устроена таможня лишь третьяго разряда съ однимъ таможеннымъ надзирателемъ и малый лоцманскій постъ, подчиненный главной лоцманской станціи въ Даларе.
Здсь уже край свта. Здсь спокойно, тихо и безлюдно, кром времени рыбной ловли — осенью и весной. Если случайно въ средин лта сюда завернетъ яхта, ее радостно привтствуютъ, какъ посланницу свтлаго веселаго міра. Однако, инспекторъ Боргъ, прибывшій сюда съ другими намреніями, — для того, чтобы, какъ здсь выражались,"обнюхивать" сти, былъ принятъ чрезвычайно холодно. Эта холодность проявилась прежде всего въ томъ равнодушіи, съ которымъ его встртили вчера вечеромъ. Сегодня это выразилось въ холодномъ
Инспекторъ, обладавшій очень тонкимъ вкусомъ, путемъ упражненія развилъ въ себ способность мириться съ непріятными вкусовыми ощущеніями. Поэтому, не долго думая, онъ выпилъ кофе залпомъ и вышелъ изъ комнаты посмотрть на окрестности и познакомиться съ мстными жителями.
Когда онъ проходилъ мимо кухни надзирателя, тамъ было тихо; обитатели ея, казалось, притаились, заперли двери и прервали разговоры, чтобы ее выдать своего присутствія.
Подъ непріятнымъ впечатлніемъ недружелюбнаго пріема, онъ продолжалъ свою прогулку по шхер и спустился къ пристани. Тамъ стоялъ рядъ маленькихъ хижинъ очень простой постройки, сложенныхъ изъ камней, едва скрпленныхъ цементомъ. Только дымовыя трубы были изъ кирпича. Съ одной стороны стоялъ деревянный сарай, съ другой — навсъ изъ кольевъ и хвороста для свиней, которыхъ привозили сюда откармливать на время рыбной ловли. Окна были сколочены изъ корабельныхъ досокъ; на крышу было свалено все, что сколько-нибудь подходило по размрамъ и могло либо впитывать въ себя дождевую воду, либо давало ей возможность стекать внизъ: водоросли, дикій овесъ, мохъ, торфъ, земля. Все это были пустыя ночлежки, въ которыхъ въ горячее время помщалось десятка по два ночлежниковъ. Тогда каждая такая лачуга превращалась въ трактиръ.
Передъ одной изъ наиболе приличныхъ избушекъ стоялъ рыбакъ Эманъ, первый человкъ на шхер, и чистилъ сть для камбалы. Не считая себя въ какомъ-либо отношеніи подчиненнымъ инспектору, по все же испытывая непріятное чувство въ его присутствіи, Эманъ насупился и приготовился къ рзкому отпору.
— Ну что, какъ дла? — спросилъ инспекторъ.
— Да теперь плохо, а вотъ, говорятъ, казна возмется за дло, тогда, пожалуй, будетъ получше, — отвтилъ Эманъ, довольно-таки нелюбезно.
— А гд т мели, на которыхъ вы ловите кильку? — спросилъ снова инспекторъ, оставляя безъ отвта кивокъ въ сторону казны.
— Надо полагать, господинъ инспекторъ вы это лучше знаете, чмъ мы. Вамъ за то и деньги платятъ, чтобъ вы насъ учили.
— Это врно. Вы знаете, гд мели, а я знаю, гд кильки. Пожалуй, это будетъ поважне.
— Вотъ какъ, — засмялся Эманъ, — значитъ, стоитъ только сейчасъ намъ выйти въ море, и рыба въ руки? Врно? Что жъ, хорошо; вкъ живи, вкъ учись.
Изъ хижины вышла его жена и стала оживленно разговаривать съ мужемъ.
Инспекторъ счелъ безполезными дальнйшія попытки втянуть въ разговоръ враждебно настроеннаго рыбака и пошелъ къ пристани. Тамъ сидло нсколько лоцмановъ; при его приближеніи они вдругъ занялись своимъ разговоромъ, который до этого велся очень вяло, и, повидимому, совсмъ не имли охоты здороваться съ Боргомъ.
Боргъ не хотлъ возвращаться обратно и пошелъ вдоль берега. Онъ скоро миновалъ обитаемую часть острова; дальше тянулась голая пустынная шхера, ни деревца, пи кустика, такъ какъ все, что хоть сколько-нибудь годилось на топливо, давно уже пошло въ печь.
Боргъ продолжалъ итти вдоль берега по мелкому мягкому песку и по камнямъ. Поворачивая все время вправо, онъ черезъ часъ вернулся на то же мсто, откуда вышелъ. Ему казалось, что онъ въ заточеніи. Его давили высокія горы, маленькаго острова; вокругъ него туго затягивался кругъ морского горизонта, не давая выхода на свободу. Задыхаясь отъ недостатка простора, онъ сталъ взбираться вверхъ по камнямъ и, наконецъ, остановился на возвышенной площадк высотой футовъ пятьдесятъ надъ уровнемъ моря. Тамъ онъ легъ на спину и сталъ глядть въ небо. Только теперь, когда передъ глазами не было ни воды, ни суши, а только голубой сводъ, Боргъ снова почувствовалъ себя свободнымъ, одинокимъ, какъ космическое тло, плывущее въ міровомъ эфир, подчиненное лишь одному закону тяготнія. Ему казалось, что онъ совсмъ одинъ на земл, что земной шаръ — только колесница, въ которой онъ сидитъ и мчится впередъ по земной орбит. Ему казалось, что легкій свистъ втра происходитъ отъ движенія воздуха, вызваннаго перемщеніемъ планеты въ эир; въ шум волнъ ему слышался плескъ вращающихся около земной оси океановъ. Не видя клочка земли, съ которымъ онъ былъ бы связанъ, Боргъ забылъ о людяхъ, объ обществ, законахъ и нравахъ. Онъ далъ волю своимъ мыслямъ бжать безъ удержа, какъ бгутъ выпущенные на волю телята, не обращая вниманія ни на какія преграды и препятствія. Онъ заглядлся до одурнія, какъ погруженный въ созерцаніе собственнаго пупа индійскій факиръ, забывающій землю и небо въ созерцаніи незначительной части своего вншняго "я".