На войне с Понтиаком, или Тотем медведя. Повесть о краснокожих и красных мундирах
Шрифт:
Английские поселения накануне войны с Францией еще не перешли за Аллеганы, и в провинции Нью-Йорк западный берег реки Гудзон представлял собой почти сплошные девственные дебри. Через земли Шести Народов проходила, с их разрешения, военная дорога, охраняемая цепочкой фортов, хотя индейцы и понимали, что с окончанием войны все это должно быть прекращено. Начиналась дорога в приграничном городе Олбани. Тут путешественники высаживались из неказистого, но удобного шлюпа, в котором проводили неделю пути из Нью-Йорка, и пересаживались в каноэ или плоскодонку, где им предстояло, отталкиваясь шестами, преодолевать быстрое течение реки Могаук. Так они проходили мимо старого голландского городишка Шенектади, Джонсон Холл и Джонсон Кэсл, форты Хантер и Херкиннер, и, наконец, судоходный участок реки заканчивался у форта Стэнуикс. Отттуда короткий волок через лес
Между этими редкими пятнами поселений белых и тонкими линиями связывавших их путей вся эта внутренняя страна была покрыта первобытными лесами, которые, словно волнующееся зеленое море, покрывали равнины, холмы, долины и горы, закрывавшие от солнца бесчисленные широкие реки и быстрые ручьи и простиравшие свою листву над миллионами зверей, птиц и рыб. Здесь обитали индейцы, и до прихода белых леса обеспечивали все их скромные нужды. Их темные лабиринты во всех направлениях были во всех направлениях покрыты их тропами, глубоко протоптанными на протяжении жизни множества поколений, которые образовывали сеть, связывавшую меду собой поселки и важные места. Эти узкие тропки так замечательно связывали все точки по кратчайшему и удобнейшему пути, что, когда белые стали прокладывать там свои дороги, они не могли сделать ничего лучшего, как только приспособить эти тропинки к своим нуждам.
С приходом белых жизнь индейцев претерпела быстрые и значительные перемены. Они стали пользоваться ружьями, ножами, котелками, одеялами и другими вещами, которые сочли полезными и удобными для своего образа жизни, и теперь они хотели иметь все эти вещи, а для этого нужно было продавать меха. Так мехоторговля стала важной частью лесной жизни, и дело это становилось столь выгодным, приносящим такие доходы, что контроль над ним стал главным поводом к вражде между Англией и Францией. Маленькие форты, построенные французами по всей стране, были всего лишь торговыми постами, и в них, пока ими управляли их создатели, французы относились к индейцам с таким уважением и дружелюбием, что завоевали их верную дружбу и сделали их своими верными союзниками во время войны. Но, когда власть французов была повержена, и индейцы, не понимая почему, обнаружили, что теперь они должны будут иметь дело с английскими мехоторговцами, все изменилось.
Войны больше не было, соперников в этой стране не оставалось, поэтому не было более необходимости умиротворять индейцев и завоевывать их дружбу. Вновь прибывшим не было дела до мехов, в отличие от земли. Для этого они продавали ром, а не ружья, пули, порох и ножи. Этого индейцам продавать не разрешали, чтобы не доводить до беды. Теперь для них белые были не друзьями, а хозяевами, притом очень жестокими.
Теперь решено было, что можно не давать больше индейцам подарков, которые во время войны раздавались так щедро, и единственной проблемой, которую хотели решить англичане – избавиться от нежелательных индейцев и сделать это по возможности быстро и без лишних затрат. Маленькие торговые посты, в которых они прежде были желанными гостями, теперь были обителью солдат, одетых в красные мундиры, которые называли их собаками и относились к ним соответственно. Они превратились в голодных оборванцев, которых выгнали из жилищ их отцов, и до них стало доходить, что и права на жизнь им никто теперь не гарантирует. Они впали в отчаяние, и их ненависть к тем, кто прогнал их французских друзей и довел их самих до нынешнего бедственного состояния, стала смертельной. Они ясно поняли, что, если не сбросят эти красные мундиры в море, откуда те пришли, то скоро их народ будет стерт с лица земли. Казалось, что множеству индейцев противостоит горстка белых; но, если последние были объединены под началом одного сильного вождя. То первые были раздроблены на множество маленьких племен под началом множества мелких вождей. Если только нашелся бы такой великий вождь, под началом которого могли бы объединиться все племена, как быстро они смогли бы уничтожить ненавистные красные мундиры и заставить англичан уважать их права. Быть может, когда они начнут сражаться, одетые в белые мундиры французские солдаты снова придут им на помощь. Во всяком случае, заслуживавшие доверия белые говорили им, что так должно произойти, и они в это верили. Если бы только они смогли найти предводителя!
Постепенно среди индейцев крепла уверенность в том, что среди них появился великий вождь, и были готовы нанести могучий удар, который принесет им свободу. От племени к племени, от поселка к поселку шли посланники, несущий широкий пояс с вампумом, и алый топор войны. Они шли от имени Понтиака, военного вождя яростных оттава, верховного шамана сильного общества Метаи, друга Монкальма, верного друга французов во время прошедшей войны, предводителем своих людей во время сражения при Монохагиле, где упрямый Брэддок был убит вместе со своими красными мундирами, и даже ужасные Длинные Ножи из Вирджинии принуждены были бежать.
В самые отдаленные места проникли посланцы могучего вождя, и везде с восторгом встречали его топор войны. Далеко ходил и сам Понтиак, и там, где дети лесов слышали его горячие речи, в них загоралась жажда битвы. Наконец план был закончен. Удар следовало нанести по всем английским постам к западу от Ниагары в один день. Когда они падут, торжествующие орды лесных обитателей должны были обрушиться на поселения и уничтожить их так же, как уничтожали белые их селения, оказавшиеся на их пути.
Пока эта буря собиралась с силами, чтобы пролиться смертельным штормом, под большим секретом об этом сказано было только одному белому, которого звали Грэм Хистер.
ГЛАВА
VII
МАЙОР ВНОВЬ ПРИСТУПАЕТ К СЛУЖБЕ
В начале войны с французами майор Хистер принял предложение своего друга перевести семью в Джонсон Холл, потому что в это неспокойное время дом Таутри стал небезопасным местом. Это он сделал с большой охотой, заботясь о здоровье своей жены, здоровье которой так сильно пошатнулось, что майор, будучи уверенным в том, что сможет отстоять свою лесную крепость от любого внезапного приступа, гораздо больше боялся за женщину, которая была ему дороже жизни.
Увы, все предосторожности оказались тщетными! Во время изнурительного путешествия на восток путешественники попали под сильный ливень, сопровождавшийся холодным пронизывающим ветром. Разгул стихии был таким, что все попытки защититься от него оказались бесполезными, и меньше чем через неделю шумная суета в Джонсон Холле сменилась тишиной в час ее похорон. Суровый солдат так тяжело переживал свою утрату, что поклялся, что никогда более ноги его не будет в доме, где жила она, и, едва устроив жизнь своих детей, ушел сражаться за короля, потому что одна только смерть могла помочь ему соединиться со своей любимой.
Детьми, лишившимися теперь нежной материнской заботы, были Дональд, теперь крепкий двенадцатилетний подросток, и Эдит, хорошенькая девочка двумя годами моложе его. Дональд был не по годам умен и прекрасно знал жизнь леса – эту науку он постигал с помощью наставника, которым был Трумэн Флэгг. В то же время он не был особо начитан и не знал много из того, что обязан был знать любой джентльмен. По этой причине майор решил послать его в Нью-Йорк, в колледж, который в то время назывался Королевским, но позднее ставший известным как Колумбийский.
Против этого решения подросток высказал свои возражения – он заявил, что хочет стать солдатом, а научиться сражаться любой может научиться и без помощи книг.
– Верно, сын мой, сможет, но лишь до некоторой степени, – ответил майор. – Но в военном искусстве, как и в любом другом, все знания мы получаем от тех, кто предшествовал нам, и самое важное написано в книгах, которые они оставили для того, чтобы мы могли над ними подумать. Так что, раз уж современный солдат представляет собой сегодняшнего благородного рыцаря минувших веков, он должен стать джентльменом, а джентльмен без образования будет представлять зрелище столь же нелепое, как и невооруженный солдат на поле боя. Так что, дорогой мой мальчик, прими судьбу свою со смирением и готовься сразиться с врагом, имя которому – невежество. Когда твое образование в Королевском колледже завершится, то, если у меня осталось еще какое-то влияние, в чем я мало сомневаюсь, тебя будет ждать назначение в один из американских полков армии его величества. С тобой я пошлю и нашу девочку, и вы оба будете приняты в доме мадам Ротси, вдовы моего хорошего друга, которая согласилась принять тебя и, насколько это будет возможно, заменить тебе мать.