На войне с Понтиаком, или Тотем медведя. Повесть о краснокожих и красных мундирах
Шрифт:
Майор проводил своих детей до Олбани, где посадил их вместе со служанкой-шотландкой, которая заботилась о них с самого их рождения, на борт грузового шлюпа, который должен был доставить их к их новому дому. Позаботившись таким образом о тех, кто был ему дорог, одинокий мужчина приступил к исполнения своих планов – пойти добровольцем в армию, которая под командованием генерала Джонсона должна была атаковать Краун Пойнт на озере Шамплейн. В этой кампании, в значительной степени благодаря военному опыту и умелому руководству майора Хистера, французская армия, успевшая пройти до южного берега озера Георга, потерпела поражение. За эту победу сэру Уильяму Джонсону был пожалован титул баронета, к которому прилагалось пять тысяч фунтов.
Всю войну майор Хистер провел в разных полках, м всегда был в первых рядах сражавшихся и председательствовал на военных советах,
После сдачи Канады Майор Хистер навестил своих детей в Нью-Йорке. Он нашел, что мальчик вырос и изменился до неузнаваемости, жил он в новом здании Королевского колледжа, который уже почти закончил, преуспев в науках, но очень жалел о том, что война завершилась без его участия. Поседевший солдат обнаружил также, что его дочь, Эдит, которой исполнилось пятнадцать лет, стала красивой девушкой, и так стала похожа на свою мать, что он смотрел на нее с болью и восхищением.
Во время своего пребывания в городе майор постоянно консультировал по военным вопросам верховного командующего, сэра Джеффри Армхерста, который наконец предложил ему присоединиться к экспедиции, которую предполагалось отправить далеко на запад, под командованием неустрашимого полковника Роджерса, прославленного рейнджера, чтобы принудить к сдаче самые дальние французские укрепления.
– Роджерс слишком нетерпелив, и ему нужен человек с вашим опытом, чтобы быть ему противовесом, – сказал сэр Джеффри. – Кроме того, учитывая ваш опыт и знание индейцев, я хотел бы поручить вам принять командование над Детройтом, самым важным поселением и торговым постом на западе. Так что, Хистер, если вы принимаете это предложение, то не только послужите королю, но мне лично сделаете большое одолжение.
Желая как можно дольше продолжить службу, не имея никаких иных планов, майор Хистер принял предложение Джеффри и, пустившись в долгое путешествие, присоединился к Роджерсу в форте Ниагара, где, с помощью лебедок и воловьих упряжек, рейнджеры переправляли тяжелые лодки через крутой волок вокруг большого водопада.
Наконец маленькая флотилия снова была на воде и направлялась к южному берегу озера Эри, и за каждым ее движение следили зоркие глаза индейских разведчиков, прятавшихся под укрытием густого леса, и доносивших обо всем вождю этой страны, потому что никогда прежде столь крупные силы англичан не проникали так далеко. Наконец в одном из лагерей рейнджеров посетила большая индейских сашемов, которых возглавлял сам великий вождь, которые спросили их, почему они находятся в этой стране.
Когда в ответ Роджерс рассказал о своих целях, вождь произнес речь, в которой запрещал англичанам двигаться дальше. Внезапно глаза его остановились на майоре Хистере, который только что вышел их своей палатки, чтобы присоединиться к совету. Речь вождя внезапно прервалась, и он, внимательно глядя на седого офицера, спросил – не тот ли он вождь, который жил в большом доме с двумя деревьями в стране сенека.
– Я жил там, – ответил майор, сильно удивленный этим вопросом.
– Хочет ли мой брат из дома с двумя деревьями пройти через страну оттавва?
– Да. Я это и делаю, – был ответ.
– Ради мира или ради войны? – лаконично спросил дикарь.
– Ради мира, – ответил майор Хистер. – Война закончена, и мы идем, чтобы предложить французам мирно передать эти форты англичанам.
– Угх! Это хорошо! Пусть мой белый брат идет с миром, потому что Понтиак знает, что язык его прямой, и то, что он сказал, всегда правда.
С этими словами гордый вождь, сопровождаемый свой свитой из дикарей, покинул лагерь, и больше никто не видел ни одного индейца до самого прибытия в Детройт, хотя, как впоследствии стало известно, сильный отряд воинов Понтиака поджидал их в устье реки Детройт, удерживаемый от нападения на флотилию только приказом своего предводителя.
Ни майор Хистер, ни полковник Роджерс не знали, что теперь можно ожидать от этого могучего вождя, который явно был против их продвижения. Последний не мог его вспомнить, даже встречаясь с ним или беседуя, хотя после того, как он принял командование над фортом Детройт, Понтиак нанес ему несколько визитов, каждый раз говоря о своей крепкой дружбе со старым солдатом, который всегда относился к его народу с большим уважением и был честным. Иногда, правда, Понтиак говорил майору о грубом произволе со стороны других английских офицеров и их жестоких солдат, и о толпах бессовестных торговцев, наводнивших страну. Он говорил, что, если все это будет продолжаться, индейцы восстанут против захватчиков и сотрут их с лица земли.
Полностью поняв положение дел, но бессильный изменить что-то, выходящее за рамки его полномочий, майор Хистер постоянно обращался к сэру Уильяму Джонсону, умоляя его посетить западные окраины и использовать все свое влияние, чтобы притушить растущее недовольство. Сэр Уильям с большой помпой сделал это в 1761 году, как раз во время, чтобы с помощью щедрых подарков и еще более щедрых обещаний предотвратить общее выступление алгонкинских племен. Мир таким образом был восстановлен, но ненадолго, потому что в течение года агрессия со стороны белых стала еще более явственной, а положение индейцев более отчаянным, чем прежде. Понтиак пропал из окрестностей Детройта, и в течение многих месяцев майор Хистер его не видел. В то же время он хорошо знал о жестокостях по отношению к индейцам, и предвидел, что скоро с их стороны последует ответ, и действовать они будут жестоко, в соответствии со своей кровожадной натурой. Не желая сражаться на стороне беззакония и насилия, он в конце концов уговорил сэра Джеффри Амхерста освободить его от своих обязанностей. Прошение было удовлетворено, и в конце 1762 года его сменил майор Глэдуин, известный как храбрый воин, не терявшийся при необходимости решать вопросы при разрешении вопросов с индейцами. Хотя отставка майора была принята, некоторые вопросы на несколько месяцев задержали майора в Детройте, и весной 1763 года он все еще оставался в этом пограничном форте.
ГЛАВА
VIII
ДОНАЛЬД ПУСКАЕТСЯ В ОПАСНОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ
Никогда прежде восходящее солнце не видело столь замечательной картины, как та, что предстала ему в маленьком лесном поселке Детройт шестого мая 1763 года. Вся природа радовалась приходу весны и одевалась в свой зеленый наряд. Широкая река несла на юг огромные массы воды из четырех внутренних морей, истекающие из которых реки сливались в одну, и берега ее, насколько хватал глаз, были покрыты белыми домиками и плодородными полями французских фермеров. Над ними мирно поднимались голубые спирали дыма, а домашние животные своим блеянием и мычанием приветствовали друг друга. Более темная масса строений на западном берегу была огражденным поселением, где находился британский гарнизон, жены и дети военных, около пятидесяти мехоторговцев и работники из Канады. Домов за оградой было около ста, в основном это были невысокие, деревянные, и покрыты корой или соломой. Селение было квадратным в плане и открыто со стороны реки, а три другие стороны были окружены деревянными стенами высотой в двадцать пять футов, с бревенчатыми бастионами по углам и блокгаузами напротив всех трех ворот. На бастионах располагались несколько легких пушек, а на реке стояли на якоре две вооруженные шхуны – «Бобер» и «Глэдуин» . На некотором расстоянии от форта вверх и вниз по реке поднимались дымки над многочисленными индейскими стойбищами, потому что все народы окрестных земель завершили зимнюю охоту и собрались там, чтобы продать добычу. По спокойной воде от одного берега до другого то и дело скользили легкие каноэ. Экипажи лодок, направлявшихся на север, покинули форт, и канадские путешественники, одетые в костюмы с бахромой, украшенными бусинами, подпоясанные малиновыми кушаками, заставили утренний воздух звенеть от своих мелодичных песен, пока их лодки, одна за другой, уходили, пеня воду могучими ударами весел.
Недалеко от этой шумной сцены отправления происходила еще одна, намного менее шумная. На корме сделанного из бересты каноэ с веслом в руке и демонстрируя явное нетерпение, сидел один из рейнджеров Роджерса, одетый в костюм из оленьей кожи, готовый отправиться в свой далекий дом в Нью-Гемпшире. Рядом на берегу стояли два человека, высокие, с военной выправкой. Один из них, в повседневной офицерской форме, был пожилым и седоволосым, в то время как другой, стройный и одетый так же, как и рейнджер на каноэ, едва вступил в возраст мужества. Пока это двое стояли рука об руку, молодой сказал: