На высочайших вершинах Советского Союза
Шрифт:
вся южная, восточная и юго-восточная сторона закрыта от вершины
огромным облачным флагом. Юго-запад тоже в туманной дымке и очень
плохо различим. Лишь северо-запад очищается от тумана и видна
грандиозная глубина, вызмеенная красивейшими и мощными ледниками, и
громады хребтов, уходящих и снижающихся вдали. Отсюда чувствуешь
всю громадную высоту пика. Все вершины, тоже немалой высоты,—
глубоко внизу. Лишь пик Корженевской «пытается подняться»
Коммунизма, но все-таки значительно уступает.
Солнце не ждет и неуклонно опускается вниз. Приходится спешить.
Тревожит состояние Николая Петровича.
Последняя задача — сложить тур и вложить в него банку с запиской
— оказалась не такой простой. Вершинные плиты представляют породу
исключительно мягкую, пористую, красноватого цвета с округленными
краями. Небольших отдельных камней рядом с вершиной почти не
нашлось. Видимо, свирепствующие ветры срывают их и сбрасывают вниз.
Лишь немного отойдя от вершины, удалось найти несколько камней и
заняться не легким в этих условиях перетаскиванием их к вершинному
левому (по ходу) пику, отделенному небольшой трещиной, полуна-
полненной снегом; через трещину приходилось широко шагать, и это
утомляло еще больше. Притащив таким образом плит пять-шесть, сложил
их вокруг плоской банки и сверху покрыл наиболее крупной плитой. Кон-
чена работа!
Встал, огляделся. На туманном фоне востока тоже встала огромная
фигура. Я замахал руками — и там поднялись огромные лопасти и тоже
замахали.
Пора на спуск. Забрал альтиметр, ледоруб и не спеша полез среди
камней. Увы: то, о чем столько думал, — забыл! Забыл захватить камень с
135
вершины. И еще пожалел, что тур сложил на самом вершинном камне, его
наверняка сдует (а все из-за того, чтоб не сомневались, что до вершины
дошел). Правда, кроме записки ниже в щель заткнул обертку от шоколада,
но и она вылететь может.
На крутой гривке пришлось спускаться очень осторожно. Но слез
довольно легко и быстро. Несколько неудобней стало идти дальше, по
острому гребню. Приходилось сугубо аккуратно и не спеша ставить ноги и
прочно всаживать кошки, стараясь не зацепить о штанину, иначе полет
обеспечен.
Так, почти без отдыха, выбрался из выемки и увидел на гривке, на
месте моего подъема, фигурку Николая Петровича. Спешу к нему по
острой гривке. Один раз зацепил штанину, но удачно — хорошо
воткнутый ледоруб удержал. Сбежал с гривки, траверсирую трещину. Вот
уже скалы и встреча с Николаем Петровичем!
друг друга. Он видел меня на вершине.
— А где же рюкзак? Я не нашел его, — говорит Горбунов.
— Да вот он, в трещинке, к нему и следы ведут… — Чуть не
рысью бегу к рюкзаку (досадно, сколько времени ушло, а измерения еще
не сделаны).
Достаю инструменты, планку для лейки. Николай Петрович
заряжает трясущимися руками. Замерз он очень. Щелкает фотоаппаратом,
но лейка работает явно плохо. Я беру бусоль и начинаю делать засечки.
Записываю цифры в альбом и тут же спешу сделать наброски вершины
Корженевской, западного гребня и других. Выходит коряво, трудно
сосредоточиться, но хорошо и это, потому что (как позже выяснилось)
зарисовки оказались единственными документами, характеризующими
западные вершины. Лейка замерзла и ни одного снимка не вышло.
Николай Петрович спешит на спуск. Замерз окончательно. Солнце
уже садится.
136
Я остался дорисовать и собрать инструменты. Захватил три камня с
гривки (но позже забыл их на высоте 6800).
Ну, прощай, пик! Быстро пошел по крутому спуску догонять
Николая Петровича. На седловине догнал.
Под мощными стенами кубических сбросов, маячащих силуэтами,
совсем темно. Но скоро выручила луна. Желтым блином вылезла из
туманной дали, не сразу, но осветила нам спуск. А подход к гривке был
освещен уже исключительно ярко.
Николай Петрович немного отстает, делает передышки. Я покорно
дожидаюсь. Вот и крутая часть спуска. Глубоко приходится приседать,
чтобы без рывка опустить ногу в рыхлый грунт. Выше колена увязают
ноги в старых следах. Кричу Николаю Петровичу:
—Легче ставьте ногу...
Но уставший Горбунов топает грузно, во весь мощный вес. Однако
снег не сдал, и Николай Петрович удачно дошел до низа. Трещина также
благополучно осталась позади. Ну, теперь дорога ясна и легка.
Очень тревожит состояние Александра Федоровича. Когда мы
уходили, он был очень плох. Как-то он? Не случилось ли чего-нибудь
непоправимого в наше отсутствие?
Быстро с подбежкой иду к лагерю. Луна ярко заливает фирны пика
зеленоватым таинственным светом, отчетливо выделяя наши следы.
Маленькими квадратиками показались палатки. Еще ускорил ход — и вот
я уже около них. Тихо. Приоткрываю палатку.
— Александр Федорович, вы живы?
— Жив, жив, и о вас страшно беспокоюсь...