На высочайших вершинах Советского Союза
Шрифт:
что бур еще вполне пригоден для работы. Мнения разделились, но все
чувствовали себя неловко.
Долго и молча пили чай.
10 августа. С рассветом иду на Черную гору.
На подъеме трещины еще легко проходимы. Обогнал раменских
носильщиков. У подъема к лагерю оставил рюкзак, предварительно
вытащив из него и распределив по карманам, чтобы не спутать, послания к
Воронову, накладные Сармину и пр.
Начальство уже встало, сидит в палатке и развлекается чайком.
Солнце только начинает освещать вершины.
Долго 'читали письма и писали ответы, наконец двинулись в путь.
Пришлось обходом забежать за рюкзаком, и на леднике я догнал
плетущуюся тройку. Едва-едва передвигая ногами, пересекли ледник.
Над перевалом оказались трещины. Связались. «У меня конь
здоровый», — шутит «Тяжпром», указывая на Воронова. На подъеме
пошли совсем нога за ногу. Через десять — пятнадцать шагов отдых, ибо у
обоих «сердце заходится...».
294
Падающие с верхних скал камни произвели на моих спутников
удручающее впечатление. На неважных местах, а таких немного, ибо
носильщики исключительно хорошо проторили тропу, охраняю всех
начальников по очереди.
Еще немного и перевал. Вниз пошло скорее, да и я тяну довольно
крепко.
На ледопаде при виде глубоких разинувших пасти трещин
начальство совсем присмирело. Робко переставляют ноги. Подавленные
впечатлениями, еле выбрались на ровное место.
Здесь уже я потянул их покрепче. Когда пришли, Воронов
высказался, что, мол, по ровному участку я, кажется, тянул их слишком
резво.
Прием в лагере исключительный. После показа образцов — чай и
закуска. Воронов обязательно пожелал добраться сегодня же до нижнего
лагеря. Начались уговоры и перечисления всех ужасов дороги в нижний
лагерь. Уговорили, намекнув об обеде, изготовленном специально для них.
Остались.
Много разговоров о работе: говорит больше Воронов и в несколько
шутливом тоне. Сармин упорно отмалчивается.
Николай Михайлович молодец, прямо заявил, что их жила не имеет
промышленного значения и что он немедленно кончает работу на ней.
Воронов внимательно посмотрел на него, по план одобрил.
Наобедались так, что шевелиться стало трудно. Вечером начальство
от ужина отказалось. А я в уютной палатке Николая Михайловича долго
пью чай и веду разговор.
11 августа. С рассветом идем вверх с Сарминым и двумя
носильщиками («свита» Сармина, несущая его вещи). Чуть облачно и
тепло. Взяли хороший ход. У ледопада Сармин запросил пощады.
Выше ледопада распрощались. В назидание Сармин сказал:
295
— Вы там нажимайте!..
Я улыбнулся.
Андрея еще не видно. Спуск пришлось прорубать. Лестница едва
держится. Спускаться жутко.
Облака полезли гуще. Хорошим шагом подошел к лагерю. В
большой палатке бурное производственное совещание. Сегодня простой:
нет буров. Все забойщики идут вниз. Отправлено послание с требованием
поднять на Стену кузницу — это единственный выход из тяжелого поло-
жения. Гордей ушел ругаться с Сарминым.
Пришли пять носильщиков с амонитом и письмом в решительном
тоне от Миляева.
Я ухожу прорубать ступени, прочищать траншеи. В усердии порвал
ледорубом штаны.
Пошел снег. Все кругом заволокло снежным туманом. Вечером
спим на богато разостланных полушубках в большой палатке.
13 августа. Птенчик с усердием рубит с утра. Носильщики что-то
очень долго не появляются. Утро ветреное. Кругом все в густой
желтоватой дымке.
К двенадцати часам подошли четыре забойщика, носильщики и...
кузнец. Вот это хорошо.
Принесли письма. Но лучше бы их, не было. Краткое и бестолковое
сообщение о том, что с ребра Дых-тау при осмотре пути сорвался
московский художник, мастер-альпинист Александр Малейнов*. Труп был
найден вечером у подножья.
Погиб Шурка?!! Глаза застилает, а рука невольно сжимается в
кулак. Шурка!..
Тут же целая пачка соболезнований Андрею.
Пришел Птенец. Молча передаю письмо с горестным известием.
* Брат Андрея Малейнова.
296
Решили написать Андрею на Рама, чтобы он шел в юрту, ни о чем
пока не сообщая.
Вторую записку адресовали ему же в юрту. В ней робко написали,
что если он захочет, пусть не раздумывая едет в Москву... (Не умею я эти
штуки писать...).
В Тамынген он, видимо, спустится 16 августа. Написали Миляеву,
просили встретить Андрея теплее. Наверное, там тоже будут письма...
Опять погибла прекрасная молодая жизнь! Тяжело и дико... И
наверняка, почти наверняка, по ошибке, по глупости окружающих.
Есть послание от топографа Константина Дмитриевича, просит
поставить вехи на вершине Стены. Уже поздно, да и охоты после тяжелого
известия нет никакой. Однако и сидеть невозможно...